Фёдор Абрамов

Какие мысли роились тогда в голове Феди Абрамова, нам неведомо, но точно знаем, что уже через день его первым оружием в борьбе с врагом станут лопата и тачка, и он в числе сотен таких же, как и он, студентов будет копать противотанковые рвы на Карельском перешейке. «Я спокойно взялся за лопату… и таскать носилки и тачку с песком – привычное для меня дело. Разве косьбу ручную с этим сравнишь или лесоповал – летом, в жару, на оводах?» – вспомнит потом Фёдор Абрамов о тех днях.

Студентов разместили в землянках, разбили на группы, и Фёдю Абрамова определили старшим в одной из таких групп, в которой были его же сокурсники с филфака. И этот выбор был весьма не случайным! Видимо, тот, кто делал это «назначение», знал твёрдость натуры Фёдора. Такой, как он, подвести просто не мог. Наверное, за все эти три года его пребывания в университетской студенческой среде его лидерская жилка не раскрывалась так, как в эти первые суровые дни войны.

Сколько дней пробыл Фёдор Абрамов на строительстве оборонительных укреплений, точно не установлено. По одним сведениям, всего лишь два дня, по другим – намного дольше. Сам же он, выступая на филфаке ЛГУ 7 мая 1965 года, говорил так: «Первую неделю мы работали на Карельском перешейке. Рыли противотанковые рвы… И вот когда я вернулся с Карельского перешейка, я первым делом записался в народное ополчение…» И если следовать этому абрамовскому пояснению, то он ещё некоторое время пребывал на строительстве оборонных укреплений, после чего вернулся в город. Если это так, именно на Карельском перешейке Фёдора Абрамова застало и первое с начала войны выступление Иосифа Сталина, прозвучавшее 3 июля: «Товарищи! Граждане! Братья и сёстры!..» Это был не просто призыв подняться всей страной на борьбу с врагом, по сути это было поклонение вождя народу, в котором слышалась глубокая надежда, что победа будет за нами.

Уже в первые дни войны на ленинградских предприятиях были созданы специальные комиссии по организации отрядов народного ополчения, несколько разгрузившие райвоенкоматы, куда посыпались заявления от тех, кто немедля желал отправиться на фронт. Рабочие, служащие, вчерашние школьники и студенты, старики, не подлежащие призыву, но ещё способные держать в руках оружие… Не было ни одного учреждения, фабрики или завода, где бы не формировались добровольческие отряды. Ополченцы с Путиловского завода, из типографии и Главного почтамта…

Свой отряд ополчения дал и Ленинградский университет. В один строй, плечом к плечу, встали и профессора, и их ещё вчерашние студенты, стерев незримую, но крепкую грань, существовавшую между ними там, в лекционных аудиториях, при сдаче зачётов и экзаменов. «…Мы не ждали повесток из военкомата… мы подготовлены были духовно к войне», – впоследствии скажет Абрамов о своём военном студенческом поколении. Студенчество предвоенной поры, не бывшее свидетелем эпохальных революционных событий, но воспитанное на романтике патриотической доблести отцов и матерей, прошедших Гражданскую, строившее новую жизнь в молодой Советской Республике, было «до мозга костей» пропитано духом яростного патриотизма, и уйти добровольцем на фронт было не просто нормой – это было делом чести. Отправиться на войну и обязательно победить! «Никаких дум о смерти, о трагедии, которые несёт с собой война. Полная уверенность в скорой победе, боязнь опоздать на фронт… Мы ликовали. Мы долго ждали войны, возможность совершить подвиг, и вот мы дождались. Мы шли на фронт – необученные, ничего не умевшие, почти безоружные и без всякого уныния…» – впоследствии запишет Абрамов в своих дневниках.

И надо же, никто из этих двадцатилетних юношей и девушек, так рвавшихся в июне 1941-го на фронт, не допускал мысли о том, что эта ужасная война с миллионами унесённых жизней затянется на долгие четыре года, после чего ещё будет мощнейший «бросок» Красной армии на Восток, где не один советский солдат, встретивший победный Май, ляжет в землю у берегов Тихого океана. Их жизни в июне 1941-го уже на несколько лет вперёд принадлежали войне. И сколько из них вернётся в мирную жизнь, теперь не подсчитает никто. «…Почти все мои товарищи, студенты Ленинградского университета, с которыми я уходил на войну как доброволец народного ополчения, полегли в кровопролитных боях за Ленинград летом и осенью 1941 года…» – скажет Абрамов о тех, с кем воевал против фашистов.

Записываясь в ополчение, Абрамов даже не успел сообщить об этом матери. Не успел или не хотел? Наверное, последнее. Не хотел тревожить. Он напишет об этом позже, уже находясь на передовой.

14 июля 1941 года – официальная дата зачисления Фёдора Абрамова в Ленинградскую армию народного ополчения. Именно она не единожды упоминается в автобиографиях писателя и материалах «Личного дела сотрудника “Смерш” Ф. А. Абрамова № 1390 (11126)»{32}.