Мика Каган, которого упоминает Абрамов в письме, по всей видимости, есть Моисей Каган, однополчанин Абрамова, и он, судя по всему, хорошо знал Нину Левкович.
Возможно, что Нина навещала Фёдора в госпитале после его первого ранения, куда он попал вместе с Микой Каганом. Кто знает? Ведь ни прямых, ни косвенных подтверждений этому нет, но и опровергнуть данное предположение, судя по написанному Абрамовым Нине, мы также не можем.
После второго ранения связь Фёдора Абрамова с Ниной прервётся, но он о ней не забывал и ждал встречи. Будучи офицером Смерша, очутившись по службе в блокадном Ленинграде поздней осенью 1943 года, Абрамов помчится на Большую Московскую, 11, но дверь ему никто не откроет. У Нины Левкович с её мамой уже будет другой адрес…
Тогда, стоя у подъезда дома, где жила Нина Левкович, Абрамов не знал, что её и Янику Леонтьевну, как и его самого, зимой 1942 года эвакуировали из осаждённого врагом города. Не исключено, что Нину с Фёдором вывозили в одной колонне блокадников.
Часть 2. «Моё место на фронте…»: 1941–1945
Ополченец – рядовой – курсант
Каким бы стал Фёдор Абрамов, если бы не война? Конечно – другим. И как личность, и по характеру. Но если так, то почему он, фронтовик, воочию видевший весь ужас войны, её суровую правду, так ничтожно мало о ней написал? Почему не раскрыл «окопную правду» рядового солдата-ополченца? И вот вам, пожалуйста, опять новые «почему» в биографии писателя. Не много ли тех необъяснимых фактов его суровой жизни, которые мы до сей поры разгадать не можем?
А ведь тема «окопной» войны мучила, терзала его всю жизнь, с каждым годом всё больше и больше обостряя чувство глубокой боли за тех, кто остался там, на полях сражений. Он словно корил себя за то, что вопреки всему остался жив, и уже потом, всю свою жизнь, пытался оправдать этот «поступок», не зная, как выложить это оправдание на чистый лист бумаги. Но его война не вписывалась в бытовавшую тогда официальную правду о Великой Отечественной, а написать иначе, вопреки своей совести, он не мог. И даже то немногое о войне, что Фёдор Абрамов создавал в течение всего периода творчества, так и осталось незавершённым и при жизни неопубликованным.
Но Фёдор Абрамов показал нам другую войну. Война в его произведениях – в судьбах и душах людей, «ковавших» победу. Да, на страницах его книг не рвутся снаряды, не кипят рукопашные бои, не горят города и сёла. Но война где-то рядом, совсем близко, в скупых письмах – весточках с фронта, в похоронках, «заваливших» стариков, жён и детей, в изнуряющем труде ради Великой Победы.
Абрамов не делил войну на передовую и тыл, она была для него одна, была единым целым: и солдаты в окопах, и «бабья, подростковая и стариковская война в тылу». И вот эта война в тылу «была не менее страшной и героической, чем война на фронте». «Так можно ли говорить, что я не писал о войне?» – твёрдо заявит Абрамов в своём очерке «Ответ читателям».
Но ведь именно война и «дала» Абрамова литературе, «подсказала» тему и… сохранила его жизнь. Именно сохранила! Не получи он второго ранения, не будь «списанным» на время с воинской службы, он наверняка, да что там наверняка, точно бы погиб в тех жестоких, наполненных сущим адом боях за Ленинград. А если бы и выжил, кто знает, дошёл ли до победного Мая 1945 года…
Ныне в его родной Верколе едва ли не каждый дом отмечен солдатской звёздочкой, а на некоторых и по три, а то и по четыре пятиконечные звезды – по числу ушедших на фронт. Из 143 ушедших на фронт веркольцев в свои дома возвратились лишь шестьдесят восемь, остальные полегли на полях сражений. Из тридцати восьми жителей, носивших фамилию Абрамов и ушедших на фронт, семнадцать не дожили до Великой Победы.
«В первый же день войны я записался в народное ополчение и в течение лета и осени 1941 года участвовал в боях за Ленинград», – собственноручно укажет Фёдор Абрамов в своей анкете, заполненной в день подачи заявления о вступлении в Ленинградское отделение Союза писателей 26 марта 1959 года{31}.
В тот воскресный день, 22 июня 1941 года, известие о начавшейся войне застало Федю Абрамова на улице. Июнь – горячая студенческая пора, сессия в самом разгаре: подготовка к экзаменам и, конечно же, думы о скорых каникулах. Абрамов «на пороге» четвёртого курса. Половина лет обучения уже за плечами. «…Подходил к общежитию. Или вышел из читалки…» – запишет Абрамов много лет спустя в своих многочисленных набросках, раздумьях к «Белой лошади», воскрешая в памяти события того рокового дня. Наверняка он, как и все, тем полднем (выступление по радио заместителя председателя Совета народных комиссаров и народного комиссара иностранных дел СССР Вячеслава Михайловича Молотова передавалось ровно в полдень 22 июня 1941 года) стоял под репродуктором и слушал страшную весть.
О неизбежности войны говорили много, и всё равно известие о ней было поистине громом среди ясного неба. Вмиг всё стало иным – и день, и город, и люди.