Папа настоял на том, чтобы назвать нового правителя Германии "герцогом Австрийским". Он не хотел признавать, что Альбрехт Габсбург и Филипп Красивый заключили союз с целью крестового похода, ведь именно такую причину назвали посланники обеих сторон; понятно, что Бонифаций отверг ее! Но он также не признавал Альбрехта Габсбурга германским королем. Папа разразился яростными упреками в адрес Филиппа Красивого. Ногаре утверждает, что он предложил Папе быть более умеренным, напомнил ему о слухах, порочащих его репутацию и наносящих серьезный ущерб Церкви, и призвал его исправиться. Тогда, опять же согласно свидетельству Ногаре, гнев Бонифация усилился и нападки на аббата де Шези возобновилась. Папа призвал свидетелей и спросил Ногаре, говорил ли тот от имени короля или от своего собственного имени. Тогда Ногаре ответил, что говорит от своего имени, исключительно из ревности к вере и заботе о Галликанской церкви. Бонифаций впал в ярость, оскорблял и угрожал Ногаре. "С сердцем, пронзенным болью, Ногаре плакал над несчастьями Церкви!" В этих словах, запятнанных партийными страстями, есть много интересного. Тем не менее, после перепалки переговоры продолжались, вернее, начались по-существу. Необходимо было попытаться упорядочить спорные дела: жалобы клириков на злоупотребления королевских чиновников, жалоба архиепископа Нарбоннского на недовольство виконта выплат в пользу короля, жалоба епископа Магелонского.
Но как бы сильно он ни хотел Бонифаций порвать с Францией, он не мог этого сделать. Пыл и энтузиазм юбилея были сиюминутной вспышкой. Как только церемонии закончились, агитация и заговоры против Папы возобновились. Невероятные репрессии, предпринятые Бонифацием против Колонна, не достигли своей цели. Оппозиция росла. Первенствовала Флоренция, где патриций Данте Алигьери[159] в знаменитом сочинении[160] отказал Святому Престолу в праве на верховный суверенитет и даже на любые временные владения. "Цель человечества, — писал он, — это приложение всех сил душ к служению умозрительной истине и к ее осуществлению, чтобы эта цель была достигнута; это всеобщий мир, а его невозможно представить без верховной власти, возвышенной самим своим превосходством над всеми соблазнами корысти, и поэтому только она способна навести порядок и дать законы для защиты от тирании плохих правительств. С провиденциальной точки зрения, эта власть принадлежит императору, наследнику римского верховенства, и ее осуществление не зависит от папской инвеституры[161]". Иными словами, гениальный поэт, плохой политик и еще более плохой историк, Данте выступал за восстановление империи Каролингов, даже если это было против воли Папы Римского. Власть, на которую претендовал Бонифаций VIII, Данте приписывал какому-то невозможному Карлу Великому! Бонифаций был намерен поступить с высокомерным флорентийским городом и Тосканой так же, как он поступил с Колонна, их городом Палестриной и другими владениями. Он планировал воспользоваться услугами Карла Валуа, так как у короля Неаполя не было средств, чтобы самостоятельно победить тосканцев. Но Карл Валуа был братом Филиппа Красивого и его доверенным заместителем. Поэтому Бонифаций был вынужден мириться с поборами и злоупотреблением властью со стороны французов до тех пор, пока это было необходимо.
В связи с узурпацией прав церкви на графство Мельгей (до сих пор находившееся под юрисдикцией епископа Магелона), он очень мягко написал Филиппу Красивому:
"Вспомни, славный король, деяния твоих предков, подумай об их заслугах, вспомни, что Бог, честь и слава государей, сделало твоего деда, Людовика благословенного, образцом королям и примером для народа, и, как очень дорогой сын, ты, его внук, будешь знать, как подражать ему…".
Однако он должен был знать, что Филипп Красивый не собирался "подражать" Святому Людовику, а скорее использовал его святость для повышения собственного престижа. Он организовал грандиозную церемонию препровождения святых останков своего деда и раздал его кости как реликвии. Но Папа использовал все доступные средства. Он также знал из собственного опыта, что зло и добро переплетаются в в человеке.