Я стажировался уже много лет назад, и на всех моих телефонах стояли микрофоны, хотя в дни калькуляции я иногда желал, чтобы их не было. За калькуляцию сделки обычно отвечает один человек. Если это вы, то вы смотрите на несколько экранов и говорите по нескольким телефонам, а за спиной стоят ваши менеджеры и заглядывают вам через плечо. Каждые несколько минут кто-нибудь из них громко комментирует изменения чисел или хочет узнать, сколько денег мы сделаем. Напряжение бывает настолько сильным, что после первой своей калькуляции по производным некоторые молодые сотрудники или сотрудницы не могут сдержать слез.
За калькуляцию FP Trust отвечал, естественно, я; к счастью, она прошла довольно гладко. Мы купили «голые», сбыли их трасту вместе с нашими облигациями NPC и все посчитали: ГПП продала FP Trust только трем покупателям на 48,4 миллиона долларов. Я был вне себя от счастья.
Мне же предстояло рассчитать и окончательный размер комиссионных. Один процент от суммы сделки составлял 484 тысячи. Мы хотели выйти на миллион, и я знал, что два с лишним процента за такую крупную и рискованную сделку — это в самый раз. Я все тщательно проверил, чтобы не ошибиться. Да, я сделал первый миллион: комиссионные вышли почти на 1,2 миллиона долларов.
Больше, чем менеджеры из ГПП, радовались только продавцы «мусорных». У них скопились неликвиды на десятки миллионов, и они очень боялись, что придется отдать их с убытком. А тут с помощью ГПП они тоже поимели прибыль. Не внакладе остались и инвестиционщики, которые поддержали отношения со Всемирным банком и Филиппинами, а к тому же получили несколько сотен тысяч комиссионных за размещение облигаций NPC. Все были довольны: мы спасли положение и сделали больше миллиона. Кого волнует, что через несколько лет все эти учителя могут остаться без света?
Плохая новость появилась много позже: агентство S & Р уведомило меня, что уточняет рейтинги нескольких моргановских производных, включая FP Trust. Бумаги сохраняли рейтинг AAA, но к нему добавлялся индекс «R» (от «restricted» — «с ограничением»). Таким образом, FP обозначались теперь AAAR, и это было просто ужасно. Но самое главное, мы
Я чувствовал полное опустошение. Моя гордость и радость, мое «производное» дитя навеки запятнано клеймом R. Хуже того, наши безупречные послужные списки отныне тоже маркируются этой кровавой буквой. А самое плохое, мне нужно сообщить об этом всем. Один не очень сообразительный продавец спросил: «Но если рейтинг долгосрочный, какое они имеют право так быстро его менять?» Главный «мусорный» трейдер тоже вышел из себя: «Да пошли они! Пусть сами и расхлебывают». Я напомнил, что единственным человеком из S & Р, с которым я имел дело по FP Trust и который реально присвоил рейтинг, была женщина. Он немало удивился, но повторил: «Все равно, пусть идет к такой-то матери».
Я думал, что Бидьют Сен будет гневаться, но когда он следующим утром ворвался на очередное совещание ГПП, его возмущала лишь слишком длинная повестка дня, которую мы изучали. После совещания Сен подошел ко мне и пробормотал: «Ребята из этой группы вроде прокаженных. Надо как-то выбираться». Не зная, что ему ответить, я просто кивнул и вышел. Несколько недель спустя, когда появились новые заявления о потерях на производных, Сен, стоя посреди зала, вопил: «Еще одна статья о производных, и я сыграю в ящик!» Было очевидно, что последние катаклизмы крепко выбили некоторых боссов из колеи. Даже обычно здравомыслящий Маршал Салант являл признаки умопомрачения, ибо высказывал загадочные подозрения, что смерть бывшего президента Никсона может дорого обойтись нашему бизнесу.
Лишь один менеджер из ГПП сохранял железное спокойствие среди печальной реальности — Королева. Когда я сообщил ей новости, ее хватка стала только крепче и сомкнулась на моей шее. Она повелела мне объяснить, почему S & Р присвоил FP Trust индекс R и почему мы в конце концов провалились на этом деле. Сказать по правде, у меня не было ответа; я вполне допускал, что агентство, вероятно, было право, потому что наши облигации, конечно, не дотягивали до ААА. Несколько человек остановились, чтобы послушать, что я скажу. Но я не собирался ни врать, ни изворачиваться: нам действительно поставили клеймо R, и ничего путного по этому поводу я сказать не мог. Поэтому я совершенно честно ответил: «Не знаю».