Февральский дождь

Я приехал на похороны. Витя подошел, поблагодарил. Но на поминках не предложил сесть рядом. Рядом сидел Стасик. Витя должен был показать, что даже такое горе не заставит его смягчить отношение к старшему брату. Спустя время он вроде бы опомнился. Прислал сообщение с предложением мира. Но тут, следует признать, не ответил я. Еще не отошел от приема на похоронах.

С Олегом мы ежегодно встречаемся 10 февраля. То ли на кладбище, то ли у Веры. Он ни на ком не женился и совсем исхудал. У него по-прежнему не ладится продажа молока. Он со спокойным сердцем прописался в квартире Веры. За давностью лет наказание за уклонение от службы в армии ему уже не грозит.

Денис отомстил на свое зверское избиение, но перестарался. Получил два года общего режима. После освобождения так и мог найти себе занятия по душе. Пил без меры, не подозревая, что ему, такому здоровенному, грозит полиорганная недостаточность…

Вера ушла (за тавтологию не извиняюсь) в веру, работала свечницей в ближайшем храме. Ходила в платке, читала религиозные книги и жила надеждой, что скоро соединится с дочерью.

Витя продолжал торговать красками. Зато у него вырастали положительные дети.

Я пытаюсь писать. Посылаю Сироте. Его раздражает мой сжатый стиль. Читая, он задыхается. Ему не хватает простора. Писатель должен писать подробно и даже пространно, а потом убирать лишнее. А я сразу пишу коротко. А после правки получается еще короче. Ну куда это годится?

Он острый человек. Его вообще возмущает наша литература. Наша скудость типов. Одни и те же люди под разными именами у разных авторов. Даже у Достоевского. Ему не хватает юмора, колких реплик, игривой болтовни, сарказма, метафизических рассуждений.

– К черту стиль, не заморачивайтесь вы на этом. Расскажите лучше историю так, чтобы я забыл сделать пи-пи. «За занимательность ручаюсь», – писал издателю Достоевский. Именно занимательность – главное.

Ему не нужны подробные описания внешности. Достаточно одного-двух штрихов. Читая, читатель включает воображение. Внешний образ персонажа складывается у него не из примет наружности, а из внутренних качеств.

– Когда человек умирает, многие знавшие его люди с трудом вспоминают, какого цвета были у него глаза. Но могут долго рассказывать, как он себя проявлял. Именно это и интересно. Цветом глаз не удивишь. А хороший писатель, как хороший актер, должен удивлять и волновать. Поэтому, вместе с персонажами я должен видеть обязательно самого автора.

А что удивляет и волнует самого Сироту прежде всего? Правда. Это, как он считает, первое правило хорошего стиля – писать правду. Не выдуманные переживания автора во имя самих переживаний, а то, что было на самом деле. Но не только правда, а еще и мысли автора удивляют и волнуют его, острого человека. А стиль – то есть порядок и движение мыслей. Какой-то француз вывел эту аксиому. Кажись, Жюль Ренар или даже Руссо. Они как раз отличились своими признаниями в грехах. Никаких стилистических красот, сухо и строго – это он про роман Ренара о своем детстве, о ненависти к матери. Но эту книгу невозможно забыть. И Руссо за то же до сих пор в уважухе.

Лора развелась с Фунтиковым и уехала в Германию. Работала там в русском издательстве. Но стала писать сама, и вернулась. Точнее, вернулась, когда убедилась, что стала писать. Хорошо, что не застряла в журналистке. Журналистика сковывает воображение и сушит язык.

Лора готовит к печати книгу о современной мимикрии. Проще говоря, о том, как притворяются ничтожные люди. Это искусство пышно цвело во все времена. Но сегодня достигло высшей точки изощренности. Я делюсь своими наблюдениями, фактами и выводами. У нас с Лорой сложилось что-то вроде творческого сожительства на расстоянии. Это создает иллюзию некоторой гармонии и полноты жизни. Иногда мы даже обмениваемся духовными ласками и неосторожными двусмысленностями. Лора называет меня самым уравновешенным из невезучих. Отчасти я вижу в ней Женю, но мне пристрастно кажется, что доченька превращалась бы в личность гораздо интересней.

Когда Лора приезжает в Москву, мы идем к Жене и каждый раз видим там большие букеты желтых гербер. Это повод поговорить, но на эту тему у нас негласное табу. Хотя… любая тема, связанная с Женей, рвет сердце. Время не лечит эту рану.

Иногда Лора вспоминает эпизод, когда ей довелось попасть в заложницы. При этом она зажмуривается и говорит, что это было классно. Ей до сих пор нравится, что я за ней пришел. О Жене мы вспоминаем редко. Этого не происходит по очень простой причине. Женя все время с нами.

Однажды мы попали в компанию писателей и журналистов. К этому времени губы ее уже не были тонкими, хотя и вывернутыми тоже не были. Прежде французская грудь тоже стала больше. Прическа – пышнее. А телес поменьше. Я поглядывал на нее с известной заинтересованностью и получал в ответ шутливо-презрительный взгляд.