Фермер, который меня довел

— Вот ты говоришь, что хочешь спокойной жизни, видишь свое будущее в фермерстве, семью планируешь… но лицо у тебя такое, словно ты еще на войне, и взгляд бывает холоднющий, пронизывающий. Не говоря о том, что с виду ты настоящая скала. Такие данные, конечно, впечатляют, но и пугают тоже. Уверена, ты многих женщин в Хасцене заинтересовал, да только они наверняка боятся к тебе подойти.

— Вот оно что, — улыбнулся Слагор. — Неженатый сосед тебя не устраивает?

— Скорее, неженатый сосед не будет устраивать моего мужа.

— А жена, разъезжающая с неженатым соседом, его устраивает?

— Мы с мужем доверяем друг другу, — заявила я.

И поняла, что сама в это не верю.

Мобра оказалась шумным жизнерадостным городом, живым городом, и эта живость была заметнее на контрасте с тихо умирающим Хасценом. Здесь никого не удивлял гибридный кар Слагора, потому что таких гибридов по улицам разъезжало немало – большие колеса удобнее для езды по пустыне, близ которой и стоит Мобра.

Местные тоже были, в каком-то смысле, «гибридами»: в толпе на рынке смешались темноволосые и светловолосые люди, высокие и низкие, тоненькие и крупные. Мой взгляд цеплялся за интересные лица и цветотипы. Например, я увидела девочку с серебристо-светлыми, практически белыми волосами, и глазами черными-черными, как у центавриан, и смуглого черноволосого мужчину с льдистыми синими глазами. Удивляли меня не только лица и типажи, но и одежда: многие, в том числе и люди с типичной орионской внешностью, были одеты в легкие пестрые ткани и обвешаны многочисленными побрякушками, тоже яркими, легкими, звенящими, привлекающими внимание.

Рынок Мобры говорил на разных языках, имел сотню лиц; здесь можно легко заблудиться и быстро устать. Следуя за Слагором, я глядела по сторонам восторженно, как ребенок. Вот такой я люблю Луплу, такой – яркой, шумной, пестрой – она и запечатлелась когда-то в моей памяти!

Немного погодя мой восторг поубавился. Ханзи припекал голову, да и разболелась она от множества криков, окриков, разговоров и ругани, и, пока мы шли к загонам, меня десять раз задели, два раза пихнули и один раз – ущипнули за попу. Да еще и есть захотелось зверски – аппетит раздразнили соблазнительные запахи, плывущие от палаток, где продавали жареное мясо в лепешках, пузатые пирожки, какие-то сушеные стручки на палочках и домашнюю вкуку.

Слагор будто и не замечал толкотни и шума, и уверенно лавировал в толпе; я едва а ним поспевала. Он шел в сторону, откуда раздавалось милое моему сердцу «ко-о». Помимо этих протяжных звуков «приближалось» кое-что еще – запах…

Кооки много едят и много какают.

— Гляди под ноги, — предупредил сосед, но я уже вляпалась.

Остановившись, я попыталась как-то очистить жирную вонючую субстанцию с ботинка, водя им по земле. Когда я с этим закончила, Слагор уже говорил в отдалении с мужчиной в темно-сером свободном платье с поясом, сплетенным из ярких нитей (у пустынников и женщины, и мужчины носят платья).

Я подошла к мужчинам.

—…Исть шорны, исть коришневы, исть бэлы, — перечислял густым мужественным голосом с акцентом пустынник, — исть шорно-бэлы, исть кирасны, исть совсэм бэлы.

— И красные кооки есть? — удивился Слагор.

— Да, брат, и кирасны, — кивнул пустынник. — Глядеть будешь?

— Нет кооков с таким окрасом, — шепнула я соседу. — Он тебе коричневых сбагрить хочет, таких берут только на мясо.

Пустынник глянул на меня недобро, и снова обратился к мужчине:

— Идем, покажу. Красивные, уо-ох.

Из загона раздалось нервное «ко-о, ко-о».

— Слышь, поют как, уо-ох? — расплылся хозяин в улыбке, показывая белые зубы.

Слагор поглядел вдаль, на кооков, которые сосредоточились всей своей большой группой в дальнем углу закона. С такого расстояния можно было увидеть отчетливо только то, что какие-то из них светлые, а какие-то темные.

— Будешь смотреть кирасны? — спросил пустынник у Тулла.

— Лучше золотистых возьми, — снова встряла я. — Есть у вас золотистые кооки?

— Исть, — надменно ответил мужчина.

— Покажите.

Какой-то мальчишка по указке продавца зашел в загон, накинул на одного из кооков веревку и повел животное к нам, безжалостно дергая за веревку. Бедный коок сопротивлялся не из упрямства, а от испуга, и, когда пацан резко на него прикрикнул, чтобы тот шел быстрее, «сложил» свои длинные ноги и припал к земле.

— Ну что вы делаете?! — огорчилась я, и напустилась на мальчишку. — Зачем же так дергать за веревку? Да и не золотистый у него окрас, а обычный коричневый, и шерсть жесткая, я отсюда вижу. Таких не на мех разводят, а на мясо. И почему они у вас такие нервные? Вы что, диких наловили? Они же все в паразитах! — последнее слово я проговорила с особой интонацией. И содроганием.

— Твой женщина молчать бы, — процедил пустынник, обращаясь к Слагору.

— Беспородные, говоришь? — протянул сосед задумчиво.

— И дикие, зуб даю. Домашние людей не боятся и льнут, чтобы угощение получить. А этих наверняка переловили у водопоя и свезли сюда, авось удастся кому-то продать.