А в начале января 1798 года, когда императрица Мария Федоровна готовилась стать матерью десятого младенца, а императору Павлу представлялась в его тогдашней резиденции – Зимнем дворце – депутация петербургских старообрядцев, благодаривших царя за оказываемую им поддержку, купец Малахов поднес императору древнюю икону Михаила Архангела в драгоценной златокованой ризе. Эта икона сподобилась быть поставлена в кабинете царя, и пред нею затеплена была лампадка. Опечаленный состоянием супруги Павел в сумерках вошел в кабинет и сел в кресло, глубоко задумавшись. Тихий шорох побудил его обернуться. У дверей стоял… старик в монашеской рясе с красивым, изборожденным морщинами лицом. Как он попал в кабинет государя – Павел никогда никого не спрашивал.
– Что скажешь, сударь? – обратился император к незнакомцу.
– Супруга твоя, – ответил вошедший, – одарит тебя сыном Михаилом. Этим же именем Святого ты наречешь дворец, который строишь на месте своего рождения. Помни мои слова!
Засим, как показалось государю, таинственный гость исчез за дверью. 28 января императрица разрешилась от бремени сыном, по воле Павла нареченным Михаилом. Именно в то время, когда грохот пушек с бастиона Петропавловской крепости возвестил подданным об увеличении царской семьи, любимец государя, граф Кутайсов, доложил, что дежурный по внутренней страже дворца офицер желает сообщить государю нечто важное по секрету. Поначалу Павел встревожился: он при всяком внезапном к нему обращении ощущал какое-то неприятное чувство. Но нашел в себе силы и произнес:
– Пошли его сюда!
– Честь имею донести Вашему Императорскому Величеству, – отрапортовал вошедший офицер, – что на посту произошел необыкновеннейший казус с часовым!..
– Какой казус, сударь?
– Часовой, вероятно, в припадке горячки доложил мне о каком-то бывшем ему видении. Какой-то старец, в монашеской рясе, в самый момент разрешения от бремени Ея Императорского Величества, подойдя к часовому, сказал: «Напомните Государю, чтобы новорожденный назван был Михаилом, а вновь строящийся дворец Михайловским».
– Прислать сюда часового! – крикнул Государь.
Дрожа от страха, часовой слово в слово повторил то, что дежурный офицер передал императору. К удивлению солдата и офицера, Государь произнес:
– Знаю, знаю… это уже исполнено!
Часовому Государь приказал выдать щедрую награду, а офицер пожалован был орденом святой Анны. На другой день император потребовал к себе архитектора Бренно, ответственного за постройку нового здания дворца.
– На главном фронтоне, обращенном к Итальянской улице, – приказал Государь, – сделайте надпись эту самую, – и он подал Бренно лоскут бумаги, на котором Его Величества рукой было начертано: «Дому твоему подобаеть святыня господня въ долготу дней».
Историк, сообщивший об этом событии, отмечает, что число букв надписи – 47 – равно числу лет, прожитому императором Павлом (1754–1801).
Итак, исходя из мистических страхов императора, в беседах Павла с Авелем, поначалу неторопливых и благожелательных, император увидел какие-то ужасные знамения (наподобие того же призрака Петра), уготованные ему судьбой. Внимание, уделявшееся Павлом пророчествам Авеля, несомненно, усугублялось, стимулировалось теми неясными слухами о его предсказаниях, которые не смогла развеять даже следственная комиссия. Об этом можно найти и в записках генерала Ермолова:
«Простившись с жителями Костромы, он объявил о своем намерении поговорить с Государем. Но был по приказанию Его Величества посажен в крепость, из которой, однако, вскоре выпущен. Возвратившись в Кострому, Авель предсказал день и час кончины и императора Павла. Добросовестный и благородный исправник, подполковник Устин Семенович Ярликов, бывший адъютантом у генерала Воина Васильевича Нащокина, поспешил известить о том. Все предсказанное Авелем буквально сбылось…».
Трудно было бы понять странную логику событий в записях генерала, если бы не учитывать сложный узел дворцовых интриг, возникших после убийства Павла. Вот тут и было весьма к месту упоминание о «преступном недеянии» высших воинских чинов при получении информации о грядущей насильственной смерти императора.