Фехтовальщица

Отдав привезенные тряпки Амели, Женька поднялась к Мишо и попросила, чтобы он прибавил прачкам жалование, но ее ждал категорический отказ не только в этом. Клеман сделал расчеты, касающиеся реконструкции, и его отец нашел, что проект будет стоить слишком дорого.

– Сейчас я этим заниматься не буду, – сказал он. – Мне нужно справить достойное приданное дочерям, а там поглядим.

– Но, сударь…

– А если будешь опять угрожать, я сдам тебя полиции!

– Я не собиралась угрожать, я хочу сделать вашу прачечную лучше!

– Врешь! Ты печешься не обо мне, а о прачках, а это не твоя забота!

– Моя, раз я здесь работаю!

– Иди прочь, Жанна Пчелка!

– А если я сама найду деньги для работ?

– Ну, коли найдешь, так я, может быть, и соглашусь.

– А еще я хочу, чтобы вы приказали утеплить нам жилье и…

– Что?.. Иди прочь, – слабо махнул рукой Мишо и тяжело перевернулся на другой бок.

Болезнь прогрессировала, и он уже не мог вставать с постели.

Через день девушка снова встретилась с Клементиной. Та сказала, что Генрих готов с ней увидеться, и пообещала сообщить о времени и месте встречи позже. Женька кивнула, но разговор на этом не закончила, она рассказала Клементине о прачечной и попросила финансовой помощи.

– Невероятно… – опять поразилась та, выслушав идеи по реконструкции. – Это вы все сами придумали?

– С кузнецом Форгероном.

– Хорошо. На Рождество я устраиваю благотворительный бал, часть денег от сбора отложу и для вашей прачечной. Я должна буду передать деньги хозяину?

– Да, но лучше в моем присутствии.

– А вы?.. Может быть, вам тоже нужны деньги?

– Не нужно, я сама, я не нищенка.

– Тогда возьмите хотя бы несколько экю для ваших прачек. Я дам распоряжение собрать по домам старые вещи и велю подвезти их в прачечную.

Женька взяла деньги, поблагодарила и уехала.

«Дикая пчелка»

К концу четвертой недели фехтовальщица собрала готовые главы своих «Записок», сложила их в корзину, для маскировки бросив сверху большой пучок соломы, и сопроводив «посылку» короткой запиской, отвезла все Монро. В типографии она передала корзину одному из слуг. Ждать решения издателя она, конечно, не осталась, чтобы не подвергать его соблазну пустить в ход не только скандальную рукопись, но и будущее ее автора.

Суббота была днем сочельника. В преддверии праздника по улицам ходили ряженые и разносчики толстых горячих блинов. Бригитта принесла морковный пирог от Берарды и объявила, что после Рождества будет назначена ее помолвка с Леоном. Вечером Мишо велел добавить работникам сало в похлебку и послал со своего стола четыре жареные утки.

Рождественский ужин происходил в утюжильной, где было теплее. Прачки веселились, а Женька думала о предстоящей встрече и Генрихом. Она понимала, что ее жизнь опять может круто измениться. «А, может быть, это тот самый мирный финал? Генрих увезет меня куда-нибудь, я рожу ребенка и… – на этом «и» девушка спотыкалась. – Чтобы получить миллион евро мне надо будет бросить мужа и ребенка, – приходила она к неминуемому выводу и останавливалась пред ним, как перед глухой стеной. – Что-то не похоже на счастье… А если не бросить, если вместе покинуть не Париж, а… сюжет? Интересно, это возможно?»

После ужина Женька поднялась к себе и обнаружила на ларе записку. Дрожащими руками она зажгла свечу, полагая, что это опять какой-то сюрприз от Монрея. «Может быть, рождественская открытка?» – усмехнулась фехтовальщица и не ошиблась. Это был сюрприз, но не рождественский. «Покинуть сюжет вы можете только одна. Монрей», – прочитала девушка.

– Чертов сочинитель!

Фехтовальщица порвала записку, задула свечу и легла спать. Ночью ей продолжали мешать спать мучительные мысли, связанные с неопределенным будущим и плач девочки Амели, который еще больше напоминал о ее собственном сложном положении.

Утром работников и домочадцев вместо больного Мишо в церковь вел его сын Клеман. Одетый в новый костюм, он шел, высоко подняв голову, словно римский триумфатор. Прачки за его спиной подхихикивали, а Бригитта даже передразнивала его высокомерную походку.

После мессы Женька вместе со всеми пошла погулять на площадь, где представляли рождественскую мистерию уличные актеры, играли музыканты и горели жаровни. Было холодно, но весело. С прачками, оставив ребенка Амлотте, увязалась и Амели.

– Плохая будет мать, – проворчала Беранжера. – Бросит дитё! Зря ты хлопотала, Жанна.

Женька хмуро смотрела перед собой и с ужасом думала о том, что когда-нибудь эти слова могут сказать и о ней самой.

Замерзнув, прачки завернули в «Дикую пчелку», где к тому времени уже скопилось много желающих скинуть путы рождественского поста и пуститься во все тяжкие. Как только девушки уселись за стол, к ним тотчас потянулись подвыпившие ремесленники и солдаты. Лезли и к фехтовальщице. Особо навязчивых она отталкивала и отсылала к Амели или Марсене.