Даниэль всерьез согласился подождать, пока фехтовальщица напишет «Записки», а Женька почти поверила, что уедет с ним в Италию. Занятая своими проблемами, фехтовальщица редко думала о Генрихе, отчего ей казалось, что она разлюбила его. Де Санд, с которым ее связывала фехтовальная жизнь, был ей не менее близок, поэтому она решила, что сможет быть с ним так же счастлива. Кроме того, Женька хорошо понимала, что после выхода «Записок» ей все равно придется уехать.
Видеться с Даниэлем было опасно, – Марени в любое время мог установить слежку за домом фехтовальщика и обнаружить его связь с девушкой в юбке и чепце простолюдинки. Ведь сыскник уже знал, что Жанна де Бежар могла скрываться под такой одеждой.
– Будем связываться через Лабрю, – предложил де Санд.
– А если король все-таки придаст обратную силу эдикта о наказании секундантов?
– Вряд ли он посмеет сделать это сейчас, – самоуверенно заявил Даниэль. – Весной, начнется новый поход на протестантов. Зачем королю лишние пятна на своей мантии?
Де Санд остановил Ягуара у открытых ворот прачечной и попрощался с девушкой прямо на глазах у прачек. Раз уж о его «домогательствах» знала Беранжера, то скрываться перед ее товарками было бы смешно. Играть роль влюбленного фехтовальщику было легко, поскольку он уже давно являлся таковым и на самом деле.
– Поцелуй меня, – перед тем, как уехать попросил он девушку.
– Ты что?
– Это нужно, на нас смотрят.
Женька поняла, что де Санд немного хитрит, но поцеловала его. Он все-таки поддерживал ее, его руки были теплые и крепкие, а глаза сверкали опьяняющей зеленью абсента… От этого последнего поцелуй получился терпким и отнюдь не только благодарным, как хотела думать о нем фехтовальщица. Она смутилась, презирая самое себя за такое попустительство, и побежала за ворота.
– Возвращаю вам вашу подружку, милашки! – крикнул прачкам довольный Даниэль. – И скажите хозяину, чтобы берег мне эту девчонку, а то я устрою ему тут развеселую жизнь!
Прачки зашумели. Завистливо посмотрела на фехтовальщицу даже Пакетта.
– Каковского господина подцепила наша Пчелка! – воскликнула Бригитта.
– Как бы она не подцепила чего другое с этим господином, – скептически заметила Марсена.
– Что с Люс? – спросила Женька. – Лекарь был у нее?
– Люс спит, а лекарь ждет тебя в твоей комнате, – сказала Беранжера.
Женька поднялась к себе, поставила корзинку на пол и пожала врачу руки.
– Спасибо, Лабрю, спасибо!
– Пока еще не за что. Я скажу вам, как приготовить целебное питье, но не буду убеждать вас, что девушка выживет. Ей не следует работать в сырости и тем более, зимой.
– Я поговорю с хозяином, чтобы он дал ей отдых. Говорите, что нужно делать, я запишу.
– Вы, верно, здесь мерзнете, сударыня? – спросил, оглядев убогое жилище, Лабрю.
– Нет, ничего. Здесь бывает тепло от стены прачечной.
Женька достала перо, чернила и бумагу, потом устроилась на полу, используя в качестве стола крышку ларя. Лабрю продиктовал ей все, что требовалось.
– Здесь еще не знают, что вы владеете пером? – спросил он.
– Нет.
– А шпагой?
– Вы смеетесь, Лабрю?
– Немного. Вы… вы хорошо себя чувствуете?
– Да, – постаралась спокойно выдержать взгляд умных глаз девушка.
– Зачем вы себя так мучаете?
– Здесь не тяжелее, чем на фехтовальной площадке.
– Причем здесь площадка?
Врач вдруг притянул девушку к себе, приобнял и осторожно коснулся губами ее виска. Она не сопротивлялась. По телу пробежала легкая, непредусмотренная ни в каких дружеских отношениях, дрожь… Лабрю всегда был симпатичен фехтовальщице – ей был приятен его внимательный и понимающий взгляд, сочувствие и беспокойство за нее, его не яркое, но располагающее к себе лицо и руки с чуткими пальцами, прикосновения которых всегда спасали от боли. «От боли, – подумала девушка, – он нужен мне только от боли».
– Пойдемте… проводите меня до аптеки, – слегка надломленным голосом сказала Женька, – а то я заблужусь в этих диких переулках.
– А разве этого еще не произошло?
– Лабрю, вы… Де Санд убьет вас, если узнает, что…
– Пусть убьет.
– Вы снова смеетесь?
– Конечно.
Лабрю проводил девушку до аптеки. Она же, немного одуревшая от запаха трав и обескураженная странными ощущениями, которые остались после его визита, вернулась в прачечную и прошла на кухню. Там она попросила у Амлотты кружку теплой воды и стала смешивать купленные порошки в пропорциях, которые записала со слов Лабрю.
– Ты что, читать, что ли учена? – спросила, удивленно наблюдая ее действия, кухарка.
– Учена.
– Во! Люс хочешь поднять?
– Хочу.
– Напрасная забота, Люс грудью слаба, помрет не сегодня, так завтра, а ты только жалованье на снадобья изведешь. Тебе бы самой вещички прикупить потеплей. На Рождество, чую, еще сильней похолодает, глядишь, и снег пойдет.
– Люс нужно в дом перевести. Тут теплее, и отдых ей нужен.
– Эк, удумала! Кто ж ее переведет? Мишо не пойдет на это.
– Я с ним поговорю.
– Поговори, раз ум потеряла.