Фехтовальщица

Фехтовальщица покосилась на Жан-Жака, а это был он, но не ответила. Мальчик схватил ее за руку и потянул за собой куда-то вниз.

– Вставай на коленки и ползи, пока свет не покажется! – велел он. – Шибче! А то сзади прищемют!

Женька сунула нож за подвязку, нагнулась и полезла вперед, распугивая крыс и задыхаясь от жуткого зловония. Ее затошнило, но она не останавливалась и ползла дальше, вляпываясь в темноте в какие-то смердящие скользкие кучи и, стараясь не думать о том, что это такое. Тиски необходимости, в которые были сейчас зажаты ее чувства и мысли, не позволяли ей ужасаться той темной дороге, по которой она продвигалась в стремлении скорее увидеть свет в конце этого отвратного воровского лаза.

Жан-Жак, сдабривая нелегкий путь отборной недетской руганью, с той же настойчивостью полз следом.

Наконец, где-то вдали забрезжило слабое свечение, и оба беглеца выбрались на поверхность. Спугнутые их неожиданным появлением, слетели с мусорной кучи вороны.

– Вот чумная кошка! – не успокаивался мальчик. – Таковское добро из-за тебя потерял, чертова госпожа! Я думал, прачка дурная скочет! Ты чего в одеже такой и с ножиком? Собаку что ли прирезала?

– Сыскника… Марени, – тяжело дыша и продолжая нервно шарить по округе глазами, ответила девушка.

– А, так это Лисицу, что ли? Шутишь небось!

– Не до шуток мне сейчас.

– А чего стряслось-то?

– Ловят меня.

– Во как! За что?

– Из тюрьмы сбежала.

– Из тюрьмы-ы? – присвистнул Жан-Жак. – Из какой?

– Из Бастилии.

– Ух, ты! А чего тебя туды сунули?

– За убийство графа д’Ольсино. Пошли куда-нибудь отсюда, мне нужно смыть с рук это дерьмо.

– Пошли к реке.

Мальчик дворами повел фехтовальщицу к реке. При этом он не переставал таращить глаза и раздувать ноздри от смешанных ароматов метаморфоз, которые происходили перед его закаленным носом с девушкой, которую он когда-то назвал «доброй госпожой».

– Послушай, так это ты – маркиза де Шале?

– Тише. Да.

– Вот чумная собака! Так за тебя, говорят, большие денежки дают!

– Дают. Продать думаешь?

– Почто позоришь? Мы своих не продаем! Таковские «продавцы» быстро будут с каменюкой на шее в Сене купаться!

– А разве я своя?

– Раз Лисицу подколола, значит, своя. Я ишо помню, как ты того нарядного дядьку по уху шарахнула. Это по-нашенски! У нас девки тоже бесноватые! Как начнут драться, только космы летят да зубы, у кого ишо есть.

– А за что дерутся-то?

– Как за что? За барахло да за полюбовников. За что ишо вам драться?

Женька засмеялась.

– Ты неглупый пацан, Жан-Жак, тебе учиться надо.

– А я учуся! Как принесу дюжину серебряных тарелок, Герцог обещал на дело с Художником отправить.

– С художником? Ты рисуешь?

Жан-Жак захохотал.

– Ага! Художник, он ножичком рисует, чуешь?

– И ты тоже так хочешь?

– Я хочу, как Арно Волк большой дом грабить.

– Зачем?

– Чтобы знали меня и боялись.

– Тогда я ошиблась, ты еще глупый пацан, Жан-Жак.

– Чего?

– Поэтому учиться тебе все равно надо.

– Сама глупая! Из-за тебя таковское барахло сронил!

На реке Женька и Жан-Жак кое-как смыли с себя грязь воровского лаза. Горячка погони схлынула, под сорочку стал проникать осенний холод. Мальчик был более привычен к уличной жизни, но тоже продрог.

– К лодочнику пошли, – сказал он. – Он тут близко живет.

– Лодочник – это прозвище?

– Не-е, – засмеялся мальчик. – Это просто лодочник. Единожды от стражников меня укрыл. Надо только полено где-нибудь стянуть. У него печка есть, может еще рыбкой покормит.

Женька и Жан-Жак стянули полено с первого же, доступного чужому проникновению, двора и бежали с ним под визгливые крики хозяйки почти до самого домика лодочника.

Лодочник, сутулый мужчина лет сорока, ночевать пустил, но рыбы на ужин беглецам не перепало. Простуженный на осеннем ветру хозяин лежал больной, постоянно кашлял и сам, похоже, ничего не ел. До гостей ему дела было мало, поэтому Женька, выяснив, где находится огниво, сама разожгла очаг. Некоторое время в домике было тепло, но полено скоро прогорело, и воздух снова стал остывать. Жан-Жак слазал на чердак и нашел там какое-то старое тряпье.

– Вот! – обрадовался он. – Ляжем вместе и укроемся!

Фехтовальщица с ужасом глянула на грязные плащи и куртки, провонявшие рыбой. Она считала совершенно невозможным в них завернуться, но беспощадный осенний холод заставил ее иначе взглянуть на вещи, и она закуталась в них на пару с мальчиком, думая в эту минуту только о тепле.

Устроившись на ночлег, они заснули не сразу. Женька спросила о Люссиль.

– Ее Робен этому графу, которого ты прикончила, подсунул.

– Продал?

– Ага, будто продал. Она должна была двери в его дом открыть. Наши налет хотели сделать, а тут эта ваша драчка. Она очень злилась, что мало в богатом доме пожила.

– Дура эта твоя Люссиль.

– Почему?

– Граф купил ее, чтобы убить.

– Убить? Зачем?

– Так просто, со скуки.

– Так он, как Веселый Жан? Тоже чуть не задушил меня ради шутки! Ему дюже занятно было смотреть, как я ногами дрыгаю. Свезло, что Герцог увидел, дал ему в морду, чтоб чужих людей не трогал. Веселый Жан давно на Герцога зуб точит.

– За что?

– Да ни за что, сам хочет Герцогом быть.