Фехтовальщица

– Который состоит из дюжины здоровых парней, – не ушел дальше де Санда в своих подозрениях, де Шале.

– Я там тоже не девочка.

– Вот именно! Тебе уже пора быть со мной!

– Я и так с тобой, но я не брошу фехтование.

– Жанна!

– А если ты будешь против, я брошу тебя!

– Только попробуй!

Генрих рассердился, в глазах его сверкнул дикий огонек… Он отбросил в сторону серебряный бокал, схватил Женьку за руку и подтянул к себе.

– Рана, рана! Мне больно! – вскрикнула девушка.

– У меня тоже рана!

Завязалась борьба, через минуту неотвратимо переросшая в шальные объятия. Затрещала ткань нового камзола… Еще минута, и фехтовальщица уже ничего не хотела знать, кроме нарастающего беспредела требовательных рук, рвущих на ней застежки ее мужского костюма…

Утром девушка проснулась от какого-то вкрадчивого движения возле кровати, на которую она забралась вместе с Генрихом, когда на полу стало холодно. Женька открыла глаза и увидела над собой госпожу де Шале. На лице женщины была улыбка.

– Так вы, оказывается, девушка? – обрадовавшись, видимо, именно этому, спросила она.

– Да, то есть… не совсем…

Женька подтянула на голую грудь одеяло и посмотрела на Генриха, который мирно посапывал рядом, устав за ночь доказывать ей, что только с ним она будет счастлива.

– Не надо смущаться, милая, – сделала легкий, как порхание бабочки, жест госпожа де Шале. – Я уже показала вас мужу.

– Да?.. И что он сказал?

– Сказал, что ждет вас обоих к завтраку.

– А сколько сейчас времени?

– Девять. Будите Генриха и вставайте. Я пришлю горничную. Она поможет вам одеться и причешет, хотя… хотя волосы ваши коротки для девушки.

– Пусть принесет ковш воды и полотенце. И еще пуговицы… нужно пришить пуговицы к камзолу.

– Я хотела дать вам платье. Вы, кажется, одной фигуры с Катрин.

– Нет, я надену свой костюм.

– Но это… это неприлично.

– Тогда я не буду завтракать.

– Нужно спросить у мужа.

Когда матушка ушла, фехтовальщица вздохнула и посмотрела в узорчатый полог над головой. Она опоздала на занятие, и теперь де Санд непременно выставит ей очередной счет. Впрочем, ее беспокоило не столько наказание, сколько собственное нахождение здесь, в этой теплой, почти семейной постели, а не на тернистой фехтовальной дорожке, и самое страшное было в том, что она испытывала при этом некое, ранее незнакомое ей блаженство, ей даже не хотелось вставать.

Вошла угловатая девушка с ковшом воды и полотенцем. Она передала, что господин де Шале разрешил ей спуститься к завтраку в мужской одежде.

– Хорошо. Иди, – махнула рукой Женька.

– Надо помочь вам, госпожа?

– Я сама, а ты, как тебя?

– Нинон.

– Ты, Нинон, пришей пуговицы к моему камзолу. Вон они там, валяются на полу.

Нинон подобрала камзол, пуговицы и ушла. Женька посмотрела на Генриха. Тот спал тихо как ребенок. Черты лица его расправились и казались чистыми. Женька провела пальцем по его носу. Фаворит короля поморщился и проснулся.

– Ты не убежала? – удивился он.

– Не успела. Меня поймала твоя матушка.

– А, моя добрая старая пройдоха! Что она сказала?

– Сказала, что показала меня батюшке, и он ждет нас к завтраку.

– Отлично!

– Что мы скажем внизу?

– Скажем все, как есть.

– Будет шум, Генрих.

– Посмотрим.

К завтраку маркиз и фехтовальщица спустились, вполне владея собой, но зато теперь весьма нервничали те, к кому они присоединились. Лучше всех выглядела, пожалуй, только матушка. Она снова улыбнулась Женьке и сказала:

– Теперь, мы думаем, нам нужно снова познакомиться, не так ли? Сын, представь нам эту девушку. Она дворянка?

– Да. Ее имя Жанна де Бежар. Это она подрезала ухо де Жуа, матушка, и это ее хотел арестовать король.

За столом и так была тишина, но после слов Генриха она стала просто звенящей. Приостановились, разносившие блюда, слуги. Все посмотрели на хозяина дома. Де Шале-старший помолчал, а потом кивнул и предложил Женьке сесть.

– А что значит «хотел»? – спросил он. – Приказ о вашем аресте отменен?

– Король разрешил мне находиться в Париже под именем Жанена де Жано.

– Превосходно!.. А, сударыня? – повернулся к супруге господин де Шале.

– Может быть, мы сначала позавтракаем, мой друг?

– Что?.. А, да… конечно. Жермен, разливайте бордоское, – махнул рукой хозяин дома, устои которого сейчас сотрясало присутствие за столом девушки в мужской одежде.

Во время завтрака госпожа де Шале пыталась сверстать разговор из невинных светских сплетен, но нити беседы рвались, и внимание присутствующих снова возвращалось к главному.

– Так вы, в самом деле, занимаетесь у де Санда? – спросил фехтовальщицу батюшка фаворита короля, морщась то ли от вкуса пищи, то ли от присутствия за столом странной гостьи. – Или это только способ скрываться?

– Я занимаюсь.

– Как же вы выдерживаете его школу? Говорят, это настоящая каторга.

– У меня уже была подготовка. Фехтованием со мной занимался отец.

– Хорош отец! – скептически качнул головой господин де Шале. – Вы хотите всю жизнь заниматься этим, сударыня?

– Да.

– А как же семья, дети? Вы отказываетесь от роли, которая издревле уготована женщине – быть достойной женой и доброй матерью?

– Я не отказываюсь, и для этого я должна быть сильной.