Читаем Фёдор Достоевский. Одоление Демонов полностью

«Помещик с крылушками» оказывался красавцем, божественно одаренным всевластной мировой силой, вечной и неутолимой жаждой обладания; согласно этой роли ему полагалось быть не только сияющим и многоискусным, но также коварным и жестокосердным.

«Мотылек и храбрый петушок» (Липутин грубо снизил, но все-таки не исказил приметы летающего божества) парил над райскими кущами, зорко вглядываясь в «цветочки и ягодки», и гордо сознавал, что, стоит только ему пожелать, ни одно в мире существо не сможет противиться блаженной близости с ним. «Всякая ягодка в ход идет, только чтобы попалась под известное их настроение», — злобствовал Липутин; но опять же: проницательность губернского интригана нуждалась в поправке — «их настроению» «всякие ягодки» угодны были всегда. Достоевский, формируя «гарем» Ставрогина, подбирал кандидатуры столь различные, что, собранные вместе и сопоставленные со своим господином, они действительно производили ошеломляющее впечатление.

«Все наши дамы были без ума от нового гостя», — утверждал Хроникер; однако общее сумасшествие дам было единственной объединяющей приметой странного сообщества. К тому же любовной тоской по Князю были поражены не «дамы» вообще, а все дамы, не перешедшие за пределы известного возраста, персонально.

Донжуанский список Ставрогина (Дон Жуаном он был назван в черновых тетрадях трижды) свидетельствовал об исключительной разносторонности его любовных предпочтений, ничего общего не имевших с принятыми стандартами. Дон Жуан оказывался «кроток, скромен, тих, безмерно горд и зверски жесток»; зверский огонь вспыхивал и разгорался в нарушение всех общественных правил и приличий.

Учитывая, что романное бытие героя, как и действие романа, занимало всего месяц, этот список выглядел не только внушительно, но даже «исчерпывающе» — так как он действительно исчерпывал все женское население «Бесов».

Первой в списке оказывалась местная Губернаторша. Ей отводилась участь соблазненной, но немедленно отвергнутой жертвы. Весь сценарий интриги с Губернаторшей (интересной герою только тем, что скандальная связь с первой дамой губернии могла быть чуть громче, чем любой другой адюльтер) укладывался в несколько строк: «С Губернаторшей — поражает и увозит. Скандал… Губернаторша сдается, и он увозит Губернаторшу… Он было увлекся Губернаторшей на минутку. Та ему пишет. Благородно поступает с ней. Губернатор его ненавидит за жену и даже объясняется. Брат Губернатора оскорбляет его. Пощечина, драка».

Нереализованный план увоза Губернаторши (в романе она утрачивала свое преимущество и становилась как «все дамы») соседствовал с другим, еще более экстравагантным сюжетом. «Жениться на б<…>- всё равно. Есть такая в городе»; видимо, воображая городскую проститутку своей женой, Ставрогин должен был ощущать слишком сильный вызов здравому смыслу и особый любовный энтузиазм.

В списке значились и дамы из его прошлого. Поскольку «слава о нем в городе и везде (еще прежняя, отроческая)» была «как о развратном, безобразном, нагло оскорбляющем человеке», планировалось рандеву с неким господином, женатым на растленной им: «Встреча с прежним мужем, с прежней обольщенной. Штуки играет с ними. Гордо и оригинально выходит из дела». (Что касается «штук», о них более подробно сообщала другая запись: «NB. Человек легкомысленный, занятый одной игрою жизнию, изящный Ноздрев, делает ужасно много штук, и благородных, и пакостных».) О любителе «штук» здесь было сказано: «Скептик и насмешник над всеми, но свысока и спустя рукава. Полное равнодушие ко всему гражданскому. Одно упоение сладострастием».

На счету сладострастника имелось и кое-кто позанимательнее, чем когда-то обольщенные замужние дамы. «Соблазнил 13–летнюю, об чем пошел шум. (Так вдруг, невзначай, фантазия нашла.)»

В другом месте мотив растления малолетней («Из страсти к мучительству изнасиловал ребенка. Страсть к угрызениям совести») отчасти объяснялся не только психологическими вывертами насильника, но и его «буйными телесными инстинктами».

Пятым номером оказывалась новобрачная Мария Шатова, жена самого преданного ученика и последователя. «Шатов привез жену, но ее увез в первый свой приезд Князь. Она где-то в Париже». По другому плану «жена Шатова сама отдалась Князю и уехала в Париж, где Князь ее бросил (ибо и не брал и ничем не связывался) и где Шатов, как муж, ее содержал». Предполагалось, что, узнав о наличии у Князя законной жены, взятой из петербургских «углов», Шатова возненавидит любовника, от которого беременна и должна вот — вот родить.

Шестой в списке была сестра Шатова, Даша (Воспитанница), седьмой — аристократка Лиза Тушина (Красавица), восьмой — Марья Лебядкина, законная, венчанная жена.

В романе пасьянс из восьми дам был изменен: Губернаторша и проститутка оставались за бортом; обольщенная дама со своей горничной, изнасилованная девочка и роженица Мария Шатова служили эротическим декором «зверскому сладострастнику», на фоне которого он и три героини разыгрывали жестокую драму любви и смерти.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология