Фазовый переход. Том 1. «Дебют»

– Не скажите. Не все так просто. Смотря как, куда и на каких условиях изгонять. Вас вот тоже – «изгнали». И как? Не выглядите вы счастливым. А окажись, случаем, на берегу не Сходни, а Енисея? Но мы отвлеклись. Я действительно в курсе ваших «приключений», и не думайте, что они вызвали у меня одобрение. Мерзавец и предатель всегда остается таковым, независимо от заявленных политических убеждений и общественного строя, который он предает. Вот если бы, допустим, путем долгих и мучительных терзаний вы осознали бессмысленность и обреченность капиталистического способа производства, как сделали это капиталист товарищ Энгельс и много не менее достойных людей, от всей души и не щадя сил включились бы в построение социализма – это одно. Если же вы предаете из соображений личной выгоды – это совсем другое и оценивается по другой шкале. Знаете, Цельсий, Фаренгейт, Реомюр…

Волович совсем не обиделся на Агранова с его «мерзавцем и предателем». Дошел, значит, до того самого края, когда человек полностью теряет самоуважение и то, что принято называть «гонором». Если единственным условием выживания является очевидная противнику «поза подчинения» – значит, надо ее принять. В животном мире точно так все устроено. А кто мы есть, как ни несколько приподнявшиеся над остальными в ходе эволюции высшие млекопитающие? Но раз высшие – должны лучше прочих в окружающем мире ориентироваться.

Попробовал Миша раз в жизни сыграть по-крупному, «да зашел он в пику, а не в черву». Что теперь сделаешь? Слава богу, не пристрелил его Ляхов и не бросил в какой-нибудь тамошний «зиндан». Кое-какой шанс оставил. А для чего? Выходит, что есть у него на Воловича планы. А какие – это постепенно надо разбираться, а пока что – изображать полную раздавленность и соглашаться на любые предложения. Само собой – прежде всего надо бы понять, что собой на самом деле представляет это «царство рабочих и крестьян». Как здесь вообще жизнь устроена?

Волович помнил сакраментальную формулу из только что упомянутой книги, вернее, ее продолжения, которое здесь то ли будет написано, то ли нет: «Если в стране бродят хоть какие-то денежные знаки, должны же быть люди, у которых их много». Наверняка и здесь то же самое. Не говоря даже о таких типажах, как Корейко и сам Остап, самые обычные писатели, художники, актеры, адвокаты (нет, адвокаты вряд ли, судя по тому что Агранов сказал об их правовой системе, адвокату здесь не прокормиться) живут вполне прилично. Раз не разбежались за десять лет по заграницам и в эту загадочную белую Югороссию не эмигрировали. Для кого-то ведь сияют своими вывесками рестораны? И строятся дачные поселки вроде Переделкино, когда «широкие народные массы» обитают в подвалах и коммуналках.

Как там у Булгакова в «Мастере»? «Бескудников, искусственно зевнув, вышел из комнаты. – Один в пяти комнатах в Перелыгине, – вслед ему сказал Глухарев. – Лаврович один в шести, – вскричал Денискин, – и столовая дубом обшита!»

А написано то про двадцать пятый год. Значит, жить здесь очень даже можно, если суметь устроиться, и в «Грибоедове» каждый день ужинать.

Проехав всего по двум здешним центральным улицам, Волович успел заметить вывески не менее пяти ресторанов сравнимого с описанным Михаилом Афанасьевичем уровня. Вполне приличная пропорция. Весь вопрос в том, как оказаться в числе их постоянных посетителей. Даже если поначалу придется, как выражался Салтыков-Щедрин, – «погодить». И даже – «претерпеть». Лишь бы не слишком много и не слишком долго.

– Я не знаю, что там вам обо мне известно, – как можно более спокойно и рассудительно начал Михаил, – судя по вашим довольно оскорбительным словам в мой адрес, информация к вам поступила крайне негативная. И стоило бы разобраться, заслуживаю ли я подобной оценки…

Какое-то время Агранов смотрел на сидящего перед ним человека с веселым изумлением. Нахален братец-то до последней степени. Сам Яков Саулович, то есть теперь Савельевич, не отличался рафинированной дворянской честью и высокими моральными принципами, но с тех пор, как его перевербовали…