Помогли референты Агранова писателю с прежней женой развестись и на новой жениться, четырехкомнатную квартиру на Волхонке дали, в Швейцарию на три месяца подлечиться отправили, гарантированные сто тысяч тиража с последующими переизданиями пообещали.
И попутно, ненавязчиво предложил вот здесь, здесь и здесь вставочки пространные сделать, вроде как лирические отступления. И – тезисы готовые извольте получить. Вы же с этими моментиками согласны? Вот и отлично, только обработайте их с присущим вам блеском.
А главное ведь – не только польза делу, самому очень приятно себя меценатом чувствовать, вершителем судеб и людей, и страны в некотором роде. Люди, в свою очередь, Якова Савельевича боготворят. Ни один сексот не доложил, что в творческих кругах об Агранове плохо отзываются. Был как-то один случай, сильно умный (и действительно талантливый) товарищ высказался по пьяному делу в узком кругу, что уж больно хитер чекист и что лучше б от него подальше держаться, пока души дьяволу окончательно не продали. И что, наказал его глава всех разведок и контрразведок, хоть намеком дал понять, что в курсе фрондерства глупого? Никак нет. Немедленно товарищу орден Трудового Красного за прежние заслуги и – в секретари Союза писателей кооптировать[125]. Посмотрим, что он дальше петь будет… А что теперь пить возможностей куда больше представится, а писать – наоборот, так это уже издержки новой должности.
Столь несвойственная должности деятельность начальника ГУГБ уже вызывала косые взгляды наркома культуры и прямые обращения профильного секретаря ЦК к товарищу Троцкому с жалобами на несанкционированную узурпацию Аграновым чужих прерогатив. Но Лев Давыдович, вникнув в суть вопроса, одобрительно посверкал стеклышками пенсне и велел впредь товарищу не мешать, поскольку тот гораздо лучше проводит «линию партии», во избежание «оргвыводов» по отношению к тем, кто этого не понимает.
До Якова это «мнение» немедленно довели, и он счел, что отныне руки у него развязаны. А секретарю ЦК по идеологии, товарищу с незаконченным средним образованием, при случае намекнул «горячим утюгом в грудь», что в Стране Советов неприкасаемых нет, и границы между просто глупостью и сознательным вредительством определяют как раз «органы пролетарской диктатуры», на то поставленные… Дошло моментально до товарища, за три шага первый здоровается, только что шапку не ломает.
И сейчас Агранов, не спеша попыхивая папиросой, держал «МХАТовскую» паузу, разглядывая лицо визави, как цыган лошадь на ярмарке, и прикидывал, насколько впредь «гражданин Волович» может полезным оказаться. Что подл и беспринципен – не беда, главное, против кого и для чего эти свойства использовать. Поесть и выпить любит – тоже плюс. Алексею Толстому компанию составит. Пером бойким отличается – нам такие нужны, косноязычных журналистов пока больше, чем дорошевичей и гиляровских. А писать будет что скажем – хрен ему, а не «свобода слова». В общем, используем ценного кадра из будущего на всю катушку, пока не отзовут. Успеет наших товарищей своим приемчикам обучить, да и сам, глядишь, чем-то необычным порадует.
Агранов хорошо понимал, сколь ценный подарок он получил от «старших товарищей». Это примерно то же, как если бы перед войной с Наполеоном царю Александру предоставить несколько репортеров центральных газет из будущего, с опытом идеологического освещения Мировой и Гражданской войн. Не говоря о методах и приемах прямой пропаганды, они ведь и уровень стилистики поднимут. Как Пушкин и Лермонтов – уровень художественной прозы и поэзии в сравнении с восемнадцатым веком. «А тогда, при Державине и раньше, проза вообще была?» – вдруг задумался Агранов. Не помнил он что-то. Надо будет заглянуть в Брокгауза с Ефроном.
– Что вы там сейчас сказали? – вскинул голову Агранов, настолько погрузившийся в собственные мысли (с ним это нередко случалось, даже Троцкий как-то замечание сделал), что совсем выпустил из внимания последние слова Воловича, на поток ассоциаций с аллюзиями его и натолкнувшие.
– Я сказал, что характеристики, которые вы на меня, видимо, получили, могут и не соответствовать действительности в силу своей субъективности. Знаете, когда в дело замешана женщина, даже очень умные и порядочные люди способны терять объективность…
– Хорошо излагаете, коллега, – с тонкой, понимающей улыбкой сказал Агранов. – Ваш профессионализм подтверждается. Но что касается остального… Женщины, они, конечно… Сколько блестящих биографий испортили, карьер сломали… У вас, случайно, фотографии с собой не имеется? Многие имеют привычку поближе к сердцу держать. А если вдруг об этом становится известно… гм, сопернику… Тогда действительно коллизии могут образоваться.