Фазиль. Опыт художественной биографии

М. Г.: Кстати о друзьях. Владимир Файнберг, старинный, еще с Литинститута, приятель Искандера, автор одной из первых рецензий на него, — ну, тот самый, в съемную квартиру которого Искандер переехал из пафосной «Москвы», — прожил очень интересную жизнь. В начале шестидесятых он напечатал несколько детских книжек, потом работал в кино, особых успехов, правда, не добился. А потом обратился к религии и эзотерике. Был одним из первых в стране поклонников парапсихологии. Людей лечил с помощью своих внутренних сил, когда за это в тюрьму можно было запросто сесть, в начале семидесятых. Потом близко сошелся с отцом Александром Менем, стал ревнителем православия. Уже в перестройку издал роман «Здесь и теперь», первый из серии «Практика духовного поиска» (потом эта серия разрастется до десяти книг, включая поэтические). Создал нечто вроде своего завета, до сих пор встречаются его ученики и последователи. В начале девяностых жил в Болгарии, Греции, Италии, практиковал нетрадиционную медицину, дожил до восьмидесяти лет. С Владимиром Файнбергом Искандер много тусовался, как сказали бы сейчас, именно после своего окончательного переезда в Москву, даже к неудовольствию Антонины Михайловны, — понятно, как тусовались: без выпивки не обходилось…

И еще — то, что не меняется: Москва как приманка для молодого писателя. Даже не приманка, а условие самореализации. И во времена Фазиля так было, и в ваше, и в мое — двадцатилетие спустя, да и сейчас многие провинциальные литераторы рвутся в столицу. Несмотря на изменившиеся обстоятельства…

Е. П.: Мне в свое время сам Шукшин советовал: уезжай из Красноярска. А то погибнешь: сопьешься, посадят или станешь комсомольским автором, будешь писать о том, как полезно строить в Сибири ГЭС. У Искандера, между прочим, была схожая альтернатива: превратиться в переводчика своих национальных собратьев — и перестать писать самому. Или просто работать в издательстве, общаться с родственниками, жениться на местной девушке…

М. Г.: Женитьба на москвичке сразу решила проблему!

Е. П.: Ну, это ему повезло, что москвичка оказалась такой преданной женой и помощницей. Вы посмотрите: пятьдесят шесть лет супружеского стажа, я такого в писательской среде что-то не припомню.

М. Н.: Я же говорю: Искандеру на его писательском пути везло очень часто. Но не зря говорят в народе: везет сильным. Согласны?

Е. П.: Снова согласен. Я и этому у Фазиля научился. Когда ему лень было о чем-либо спорить или погружаться в метафизику, он со всем был согласен. Наверное, только так и можно выжить в империи, где, по народной присказке, живет кошка, живет и собачка. Вот они, дети империи: Василий Аксенов, Белла Ахмадулина, Фазиль Искандер, Василий Шукшин, Фридрих Горенштейн, Иосиф Бродский. Хотя это согласие могло быть и просто манерой поведения — отстаньте от меня и не мешайте заниматься своим делом. Фазиль не зря любил мне читать, когда выпивали, из «Речи о пролитом молоке» Бродского:

Я дышу серебром и харкаю медью!
Меня ловят багром и дырявой сетью.
Я дразню гусей и иду к бессмертью,
дайте мне хворостину!

Глава седьмая Начало шестидесятых: вертикальный взлет

Проза начинается

Переезд в Москву — время появления искандеровской большой прозы. Большой — то есть настоящей, значительной по качеству. Но и большой в том смысле, что многие прозаические опыты того времени станут основой для «Сандро из Чегема» — иногда прямо лягут в текст, чаще послужат лабораторией, полигоном.

Фазиль Искандер в полушутку говорил, что решил перейти на прозу, начитавшись Бабеля. То есть увидев, что разница между стихами и прозой невелика, регистры можно переключать чуть ли не на ходу. Есть история, как Фазиль купил довоенное издание Бабеля, который в то время еще не переиздавался, почти случайно, на развале у букиниста, заглянул в него — и судьба его определилась.

Сам Искандер вспоминал об этом так: