Фазиль. Опыт художественной биографии

«За ночь я дочитал роман, а утром в состоянии наркотической бодрости (разумеется, от чтения) вышел на улицу и увидел такую картину. Наша конторка начисто сгорела. Последние головешки устало дымились. Возле пепелища стоял наш студент и, эпическим жестом приподняв головешку, прикуривал. <…>

Я почувствовал, что содержание прочитанного романа имеет таинственное сходство с тем, что случилось с конторкой, но тогда до конца осознать суть этого сходства не мог».

Верить этому свидетельству (приведенному в эссе «Воспоминание о романе») или нет? Этим вопросом может задаваться разве что исследователь-биограф. Простому читателю, которого Искандер приглашает в свой мир, никакие совпадения и чудеса необыкновенными не кажутся. Да и нам не хочется сомневаться. Наверняка сгорела несчастная конторка. И наверняка именно после прочтения «Бесов». Кстати, что это была за «конторка» и почему в ней танцевали? Может, «конторка» — это какое-нибудь местное абхазское слово, отличающееся от общепринятого в русском языке?

В общем, жизнь в общежитии не слишком тяготила Фазиля. Он выпивал, много общался с товарищами, букой и затворником точно не был, хотя любил остаться один (что проще всего получалось в библиотеке, он и стихи там писал). Даже ходил на танцы, попадал там в истории, о чем потом вспоминал не без юмора.

«…Я пошел в конторку, где наши студенты вместе с местной молодежью устраивали танцульки. И сразу же из скандальной атмосферы романа попал в скандальную атмосферу слободских страстей. Местные ребята не без основания приревновали своих крепконогих красавиц к нашим студентам.

Как бы изощренный многочасовым чтением Достоевского, я понял, что скандал грядет, и внимательно вглядывался в шевелящуюся, стиснутую узким помещением толпу, как бы самой своей долгой стиснутостью порождающей желание размахнуться. Именно этого мгновения я старался не пропустить, и именно поэтому я его пропустил: неожиданно сам получил по морде. Парень, танцевавший возле меня, брякнулся и почему-то решил, что это я ему подставил ногу. Не успев осмыслить происходящее, я ударил его в ответ, и он опять упал. Видимо, склонность к падению заключалась в нем самом. Так он подготовился к вечеринке. Я пробрался к выходу, явно предпочитая скандал на страницах романа скандалу в жизни».

Вот в этом — весь Искандер!

Наставником Искандера в Литинституте был почти забытый сегодня поэт Александр Коваленков, человек нелегкой, но во многом характерной для своего поколения (он родился в 1911 году) судьбы.

Закончил он Московский институт кинематографии, совсем молодым поучаствовал в Первом съезде советских писателей 1934 года. Между прочим, рецензию, хотя и небольшую, на его первый сборник «Зеленый берег» написал не кто иной, как Осип Мандельштам. Конечно, эту комсомольскую по сути и складу поэзию Мандельштам разругал, но вот одну строфу «И холодок волнения гусиный / Опять со мной на цыпочки встает…» — отметил: «Великолепные два стиха. Лучшие в сборнике». И это многого стоит!

В Великую Отечественную Коваленков воевал в Заполярье. Был ранен. В ночь смерти Сталина был арестован — к счастью, скоро выпущен, без последствий. Прославился, пусть и ненадолго, как поэт-песенник, был автором слов хита послевоенных лет, который поют армейские хоры и до сих пор.