Фатальная ошибка опера Федотова (СИ)

— Ну, мог бы перетерпеть…

— Так я и терпел… А тут просто откусил чуть-чуть и сказал, что потом доем. А она увидела, как я его под столом Шарику скармливаю… И обиделась… Раскричалась, а я думаю, ну пусть покричит, успокоится, мириться будем. И пошел бриться… Дурак…

— Дурак, — соглашаюсь я, — кто же обиженную бабу одну оставляет?

— Бля, молчал бы уже, казанова, — кривится Сом, — сам язык распускаешь тогда, когда его надо в жопу засунуть, а тут еще и умничаешь…

— Да чего я такого сказал-то? — искренне возмущаюсь я, опять возвращаясь к своим баранам. верней, к одной белокурой овечке, вымотавшей мне все нервы и сожравшей весь мозг. Целую неделю мимо ходила, дрянь такая, нос воротила, делая вид, что не такая, и что у нас вообще нихера не было… А меня еще дежурить поставили как раз, вообще не мог отловить сучку и поговорить, выяснить, что она имела в виду… Ну вот нормально это, а?  — Она же в самом деле так делала! Она же реально мне прохода не давала! И в любви первая призналась, еще в восемнадцать! И вот сейчас, когда я согласился, она…

Я задыхаюсь от возмущения и теряю связность речи.

— Вот смотрю я на тебя, Федот, — щурится с насмешкой Сом, — ты, вроде,  вменяемый мужик… Чего ж такую хуйню-то несешь? Ты напрямую сказал бабе, что она за тобой бегала, унизил ее этим. Не догоняешь, что ли?

— Но ведь это правда!

— Да кому, к херам, интересна твоя правда? Ты дурак, совсем,  что ли, баб не знаешь? Не умеешь разговаривать? — повышает голос Сом, — она никогда не признается, что за тобой бегала! Даже если это так! Для нее это — пиздец, зашквар! Она же принцесса! Каждая из них — гребанная принцесса, которая хочет, чтоб ее на руках носили и добивались! А ты ее распечатал, зверски, как полный моральный урод, а потом еще и лениво позволил с собою быть! Ни одна баба этого не выдержит. Если она не мазохистка, конечно!

— И чего? Мне нельзя было ей вообще про такое говорить? Да че за бред?

— А это не бред называется, Федот, — вздыхает Сом, неожиданно сдуваясь и вытаскивая из моей пачки сигарету, — это называется, отношения, мать их…

Я совершенно искренне не понимаю логики, и собираюсь об этом заявить, но в этот момент звонит телефон Сома, он берет трубку, слушает… И бледнеет так, что я, глядя на него, сам пугаюсь до немоты.

Глава 17

— У меня там жена!

Сом выглядит совершенно невменяемым, рвется вперед, стремясь обойти монументальную фигуру медсестры из приемного покоя роддома. Безуспешно. Такую только трактором сдвигать… И то вряд ли.

Я не мешаю, просто стою чуть в стороне, ощущая себя нереально глупо. Вот не бывал раньше в роддомах, как-то бог миловал. И тут бы пронесло, но Сом после получения оглушительной новости, что его радужная поняшка умотала из родительской обители прямиком в больницу, побледнел настолько сильно, что я чуть было ему самому скорую не вызвал. Вот бы прикол был!

Два придурка в одной больничке.

Одна в роддоме, а второй — в терапии! Или куда там сердечников возят? Не знаю. Тоже как-то бог миловал от этой информации.

Нормально разговаривать Сом не мог, но у меня имеется опыт допроса невменяемых пациентов, так что выяснил причину такой неадекватной реакции.

Ну и пришлось везти этого придурка к роддому. Не отпускать же его одного за рулем? С такими бешеными, мало что соображающими глазами, Сом влегкую мог и не доехать до роддома. А зачем мне минусы в карму?

Смотрю, как Сом, по-прежнему от шока не складывающий нормально слова в предложения, пытается прорваться в недра истинно женского мира, и думаю, что у меня,  после сегодняшнего,  вся карма в плюсах должна быть. И определенно что-то хорошее случится. Может, даже Захарова даст еще раз. Или не раз. Или много-много раз…

Воодушевленный мыслью, что все воздастся по заслугам, решаю стать для вселенной самым лучшим мальчиком, подхожу к медсестре, никак не желающей пропускать Сома к его поняшке, машу у нее перед физиономией корочками, потому как свои Сомик предъявить или не догадывается или тупо не забрал с собой, когда с работы выносился на реактивной скорости:

— Полиция. Пропустите.

— Без бахил и шапочки не пущу! — не впечатляется она, — хоть Господь Бог!

— Да где их взять-то? — рявкает Сом, да так громко, что даже я подпрыгиваю.

— В аптеке, — сурово отвечает медсестра.

— А где аптека?

— На улице, через дорогу!

— А-а-а-а!!!

И только я хочу сказать, что сейчас сгоняю, пусть подождет, как на сцене театра появляются новые лица, а именно родня драгоценная Сомовская.

Отец и сын Солнечные. Игори.

Они топают слаженной командой прямо к медсестре, предусмотрительно одетые во все необходимые девайсы.

— Пропустите, у меня там дочь, — сухо и властно командует Солнечный-старший.

— Только близкую родню, — отвечает вообще не впечатленная тоном Солнечного медсестра. У меня в этот момент ее несокрушимость прямо уважение вызывает. Цербер какой, надо же!

— Я — ее отец, — повышает голос Солнечный, — куда уж ближе?

— У нее муж тут рвется. Его пропущу, если будут бахилы, шапочка. И флюрография свежая!

— А-а-а-а, блять!!!

Н-да… На Сомика страшно смотреть в этот момент.

Мне даже как-то не по себе…