Фата Моргана. Зов далеких планет

Выходя с факультета в коридор, Фред Элдерман подумал, как это замечательно, что доходы Людовика Шестнадцатого при тех же поборах и налогах превысили доходы предыдущего Людовика на целых сто тридцать миллионов ливров и что экспорт в период с 1720-го по 1746-й увеличился со ста шести миллионов до ста девяноста двух. А кроме того…

Он остановился как вкопанный прямо посреди холла с застывшей маской изумления на худом лице.

В то утро Фред Элдерман прибирался и кое-что чинил еще на факультете физики, потом — химии, потом — на факультете английского языка и в конце дня — в Отделении изящных Искусств.

Маленькая таверна неподалеку от Мэйн-стрит носила название „Уиндмилл“, а иначе — „Мельница“. По понедельникам, средам и пятницам, вечером, Фред заглядывал туда, чтобы уговорить кружечку-другую пивка, а заодно и обсудить последние новости с двумя своими приятелями — Гарри Баллардом, менеджером кегельбана, принадлежащего Хогану, и Лу Пикоком, почтовым служащим, увлекающимся на досуге садовым делом.

В тот вечер Фред, едва только он появился в дверях полуосвещенного салуна — кстати, это слышал выходящий на улицу хозяин заведения, — сказал:

— Je connais tous ces braves gens.[28] — Затем, виновато скривив губы, поправился: — То есть я хотел сказать… — оглядел собравшихся и так и не договорил.

Гарри Баллард заметил его сначала в зеркале.

— Подваливай к нам, старина! Виски сегодня идет отлично. — Он неуклюже повернул в сторону Фреда толстую шею и, не глядя на бармена выкрикнул: — Еще стаканчик для старины Фреда!

Фред подошел к стойке и улыбнулся, впервые за весь день. Пикок и Баллард по-дружески хлопнули его по плечу, бармен придвинул высокую кружку с пивом.

— Что новенького, дружище? — спросил Гарри.

Фред прижал двумя пальцами усы и сделал сквозь пену первый глоток.

— Да, в общем, ничего. — Он так и не решил еще, стоит это обсуждать или нет. Ужин с Евой стал для него настоящим испытанием, во время которого он поглощал не только пищу, но и переваривал умопомрачительное количество всевозможных подробностей и деталей, относящихся к временам Тридцатилетней Войны и Великой Хартии вольностей, а также уйму будуарных сведений из жизни Екатерины Великой. Встать из-за стола в семь тридцать было для него подлинным облегчением, омраченным, однако, непокорно прорвавшимся „Bon nuit, mа chere“.[29]

— А что у тебя нового? — поинтересовался он в свою очередь у Гарри.

— Как сказать, — протянул тот, — красим дорожки. Обновление интерьера.

— Красить — это неплохо, — произнес Фред. — Когда рисовать разноцветным воском стало неудобно, древнегреческие и римские художники научились использовать темперу, то есть краски, замешанные на древесной или гипсовой основе, причем в качестве наполнителя в станковой живописи…

Он замолчал, но было уже поздно. Все, разинув рты, смотрели только на него.

— А-а… э-э… чего ты?.. — начал вопрос Гарри Баллард.

— Да так, ничего, — Фред судорожно проглотил слюну, — я всего лишь хотел… — Конец предложения утонул в светло-коричневой пивной глубине.

Баллард перевел взгляд на Пикока, Пикок пожал плечами.

— А как идут дела у тебя в оранжерее, Лу? — он поспешил сменить тему.

— Нормально, — невысокий Пикок кивнул, — в оранжерее все нормально.

— Я так и думал, — тоже кивнул Фред. — Vi sono pui di cinquante bastimenti in porto.[30] — Произнеся это, он заскрежетал зубами и закрыл глаза.

— Что за чушь ты несешь? — Лу потеребил себя за ухо.

Фред закашлялся и торопливо окунул усы в кружку.

— Ничего, ничего.

— Как это? Но ты же только что что-то сказал? — По играющей на широком лице Гарри улыбке можно было видеть, что он приготовился услышать хороший соленый анекдот.

— Я… я сказал, что в гавани стоят более пятидесяти кораблей. — Фред понуро смотрел перед собой.

Улыбка сошла с лица Гарри и больше не появлялась.

— В какой гавани?

— Ну… ну это такая шутка. Сегодня рассказали. Только вот начало я запамятовал.

— А-а, — Гарри пригубил из стакана, — па-анятно.

С минуту они молчали, затем заговорил Лу:

— На сегодня закончил?

— Нет, к сожалению. Осталось прибраться в классах математики.

— Это плохо.

Фред вытер с усов пену.

— Послушайте. Ответьте-ка мне на один вопрос, — хранить все в себе он больше уже не мог, — что бы вы подумали, если бы, проснувшись однажды утром, вы вдруг ни с того ни с сего начали лепетать на французском?

— А кто это таким проснулся? — скосил глаза Гарри.

— Да нет, никто. Я просто… предположил. Ну предположим, что человек… э-э… как бы это выразиться, вдруг понимает, что знает то, чего никогда не учил. Непонятно? Ну вот просто раз — и он это знает. Как будто знания эти всегда были у него в голове, но до него это дошло только сейчас.

— Что еще за знания? — спросил Лу.

— Ну-у… история, к примеру. Языки всякие… иностранные… а еще книги, живопись… атомы и молекулы, химические соединения, — Фред неловко поежился, — и прочие другие сведения.

— Темнишь, приятель. Или я тупой, или… — Последние надежды Гарри похохотать над новым анекдотом рассеялись.

— Ты хочешь сказать, он знает то, о чем никогда даже и не читал? — перебил его Лу. — Я правильно понял?