Фарт

Положение создалось такое, что необходимо было сманеврировать. И на заседании парткома, пользуясь тем, что о приезде комиссии знали еще не многие, Абакумов выступил вдруг с заявлением, что статья Лукина и Соколовского хотя и резковата по тону, но правильна по существу — действительно, метод работы без наладчика не оправдывает себя, нужно засучив рукава браться за исправление всех ошибок и недочетов.

Подпалов, не обладающий приспособляемостью Абакумова, чувствовал себя плохо. Никогда раньше, на других должностях, при самых трудных обстоятельствах, при самой острой нехватке людей, машин, сырья, при самой беспощадной критике, при штурмовщине и бессонных ночах, — никогда не было случая, чтобы он чувствовал свою беспомощность так, как сейчас.

Здесь, в Косьве, после нескольких лет работы он свыкся с каким-то медленным, вялым течением жизни, ни во что серьезное не вмешивался, в споры с начальством не вступал. Усталость ли сказывалась, или неустройство быта, или действительно старость подошла, но только все больше и больше уступал он влиянию Абакумова. Теперь он должен расплачиваться за это сполна.

Поезд, с которым ехала областная комиссия, прибывал на узловую станцию после отвала утреннего парохода, поэтому пассажирам предстояло добираться до Косьвы узкоколейкой.

По настоянию директора на станцию магистральной железной дороги встречать гостей поехали Подпалов и Климцов.

Ночью шел сильный дождь, и утро было прохладное. На большой высоте, в очень светлом небе, словно промытом дождем, двигались легкие и нежные облака. Трава и листья на деревьях посвежели, дышалось легко.

В вагоне узкоколейки темно и мрачно. По заводской ветке ходили в сторону узловой станции старинные двухосные вагоны с маленькими, наглухо заколоченными и грязными окнами. Посреди вагона стояла круглая чугунная печь; труба по случаю летнего времени не была доведена до крыши и торчала, сердито покачиваясь и как бы предостерегая пассажиров от нарушения железнодорожных правил, вывешенных на стене.

Всю дорогу Подпалов и Климцов молчали. Подпалов плохо спал эту ночь и чувствовал себя очень усталым. Он часто вздыхал и потирал колени, а Климцов сидел, уткнувшись взглядом в пол, и шевелил ушами, как делал всегда, думая о чем-то важном.

Эти люди четвертый год работали вместе, виделись почти каждый день, но не любили, не уважали друг друга. На этот раз их интересы сошлись: Климцов, так же как Подпалов, не ждал для себя ничего хорошего от приезда областной комиссии, но об этом говорить не хотелось.

Поезд шел медленно, вагон приседал, скрипел, раскачивался. Тараторили женщины в другом конце вагона. Продавщица яблок, не рассчитывая на успешную торговлю в этом захудалом поезде, громко храпела, поставив корзину с товаром рядом с собой на лавку.

Жизнь не имела в эти минуты ни начала, ни конца и была бессмысленна, как печная труба, не доведенная до крыши. Тридцать лет производственного стажа, поездка за границу для приемки литейного оборудования, статьи в металлургических журналах — вся многолетняя деятельность Иннокентия Филипповича вдруг отделилась от его существа, точно не он все это делал, а кто-то другой. В мозгу не осталось ни одной мысли, была только тяжелая пустота, и казалось: спроси его сейчас о номенклатуре продукции, выпускаемой Косьвинским заводом, он не сумеет ответить.

Так отчетливо Иннокентий Филиппович почувствовал упадок сил и такая безнадежность напала на него, что он не мог больше сидеть, поднялся, подошел к выходу. В тамбуре в открытую торцовую дверь ярко светило солнце, рой мошкары крутился между вагонами, двигаясь вперед вместе с поездом. Подпалов зажмурился, постоял минуты две, потом махнул рукой, прогоняя отчаяние, и вернулся в вагон, на прежнее место.

Областная комиссия состояла из пяти человек. С двумя инженерами со сборочного завода, входившими в ее состав, Подпалов был знаком. Когда на узловой станции они все вместе уселись в тот же вагон с чугунной печкой и заколоченными окнами, Иннокентий Филиппович потихоньку стал расспрашивать одного из инженеров о том, что не удовлетворяет завод в выполнении заказа, о причинах создания областной комиссии, о ее полномочиях, о разговорах, которыми сопровождалось решение послать комиссию на завод. Подпалову было стыдно задавать эти вопросы, но удержаться он не мог. Он похлопывал своего знакомого по колену, стараясь вести себя в своей обычной, несколько фамильярной манере, эффектно подчеркиваемой употреблением французских слов. Знакомый, усмехаясь одними глазами, приложил руку к груди и покачал головой. Подпалов вздохнул, развел руками, помолчал немного и громко стал рассказывать о заводе, о заводских делах, нисколько на этот раз не углубляясь в историю. Он надеялся вызвать членов комиссии на разговор и узнать хотя бы приблизительно их настроения, но его слушали неохотно, оглядывали, как ему казалось, насмешливо, отворачивались к окнам, молчали. Председатель комиссии, красивый, с виду совсем еще молодой человек, но с седыми висками, только и сказал:

— Приедем — разберемся.