Фарт

И не успела Вера Михайловна с каким-то просветленным сознанием отойти к своим, не успела рассказать, о чем попросил ее Витька Шандорин, как в фойе быстро вошла Катенька. Она двигалась так поспешно, вид у нее был такой решительный, такое напряжение чувствовалось во всем ее теле, что все находящиеся в фойе сразу обратили на нее внимание. Словно в безвоздушном пространстве прошла она сквозь толпящихся зрителей, быстро приблизилась к внезапно побледневшему Абакумову, и только тогда все заметили, что в руках у Катеньки патефон, сверток и под мышкой какая-то папка. Абакумов, видимо, почувствовал опасность. Он остановился, бессознательно попытался отступить, спрятаться за жену, потом опомнился.

— Ваши премии, ваши почетные грамоты… — негромко, но так, что все слышали, выдохнула Катенька и почти бросила Абакумову сверток и со стуком поставила патефон у его ног.

Инстинктивно директор подхватил брошенные вещи. Лицо его налилось краской, набрякло. Жена Абакумова растопырила руки, испуганно закудахтала:

— Что такое, боже, что такое?..

— Не надо мне ваших премий, ваших грамот, ваших милостей… — Катенька запнулась, дергая шнурок на папке с грамотами. Потом она вспомнила про часы. Спеша, она сорвала с руки ремешок и швырнула их Абакумову: — Вот!..

С одной стороны Павел Александрович, с другой Севастьянов бросились к Катеньке, подхватили ее под руки и быстро увели.

В толпе послышался смех, кто-то громко сказал:

— Молодец девка!.. Так им, делягам бесчувственным, и надо!

Возмущенно отфыркиваясь, не в силах произнести ни одного членораздельного слова, багровый, с испариной на лбу, покидал Абакумов Дворец культуры, за ним — пунцовая, с прыгающими щеками, оглушенная публичным скандалом — семенила его жена.

Дядя Павел проводил Катеньку и, оставив ее с Севастьяновым, потрясенный, вернулся назад. Его обступили близкие.

— Что случилось с Катенькой? Что произошло? — волновалась тетушка, хватая Павла Александровича за руку.

— Подлость человеческая возмущает, — сказал дядя Павел, не глядя на тетку и переводя дух. — Человека поднимали, премиями одаривали, награждали почетными грамотами, а потом забыли и бросили. Перестали даже узнавать. Поверить трудно!.. Все равно как принялись человека качать, а потом расступились, да и шлепнули оземь!

— Метод оказался несостоятельным, — чтобы только не молчать, извиняющимся голосом заметил Подпалов.

— Метод? — чуть ли не взвизгнул Павел Александрович. — А кто его выдумал, этот метод? Вы же сами назвали шарлатанской политику Климцова! Человек у станка стоял без году неделю! Что она понимала в организации производства? Черт знает что! — бушевал дядя Павел.

Муравьев взял его под руку.

— А куда вы ее дели? — тихо спросил он.

Павел Александрович насупился:

— Ее Севастьянов увел.

— Вы, значит, отступились?

— Идите вы к черту, знаете!..

— Все имеет причины и следствия, — посмеиваясь, сказал Муравьев.

ГЛАВА XL

Концерт окончился, Вера Михайловна ушла за кулисы, а Муравьев предложил Соколовскому спуститься в ресторан и выпить по бутылке пива. Теперь и он знал, когда в ресторане бывает пиво московского изготовления.

Соколовский помедлил секунду и согласился.

Они спустились вниз и сели за столик вблизи буфетной стойки. В зале еще гремела овация, и здесь, в ресторане, слышен был глухой шум.

— Слышите, какой фурор? — заметил Муравьев. — Молодец Зинаида Сергеевна.

Официантка принесла и откупорила бутылки. Пробки были резиновые, московские, напоминающие толстые детские соски.

— Сегодня я угощаю, — сказал Муравьев. Он наполнил стаканы, и они выпили. — Что вы такой невеселый, Иван Иванович? Расстроила история с Севастьяновой? Да, трудно придумать большее свинство.

Соколовский неопределенно качнул головой.

— Помните, я как-то цитировал чьи-то слова: «Была Атлантида, был Египет, был Вавилон…» Отношение к человеку таких типов, как Абакумов или Климцов, принципиально мало отличается от позиции автора этой цитаты. Человеческая жизнь — это вспышка. Значит, ничего не стоит ради своей выгоды беззастенчиво кого-то использовать, обидеть, оскорбить. Патологическое равнодушие, эгоизм лежат в основе такого отношения. Отсюда многие наши беды.

Он поставил свой стакан и налил себе еще немного. Налил себе и Муравьев.

— Нужно помочь Катеньке.

— Это уже сделано. Сегодня Лукин добился, чтобы ее поставили на прежнюю работу. Одну ее не оставим.

— А знаете, — сказал Муравьев, — ваше местное пиво не так плохо. Здесь предпочитают московское из-за чисто спортивного интереса.

— Пиво должно быть пивом. Цвет у него должен быть свой, вкус свой — по остовскому стандарту, — отозвался Соколовский.

— Забыл вас поздравить, — снова сказал Муравьев. — Вера Михайловна наконец изменила себе.

Тут же он осекся. Черт его дернул заговорить о Вере Михайловне.

— Себе? — переспросил Соколовский, глядя в упор на Муравьева.

— Ну, включилась в работу, — немного смешавшись, добавил тот.

— Спасибо! — сказал Соколовский.