Фарфоровая жизнь

Но Виктор знает ответ: беда может случиться с любым человеком, независимо от того, ведет он аморальный и антиобщественный образ жизни или нет. Иногда прилетает вообще на ровном месте. Вот как к Тине Тобольцевой, например. Жила себе дамочка, никого не трогала, летала по миру, по музеям бродила – и на тебе, получила. Что теперь с этим делать, неясно. Есть такие дела, к которым не знаешь, с какой стороны подступиться, потому что отовсюду лезут какие-то странности.

Виктору не хватало напарника, и неважно, что Дэн пошел на повышение. А он, майор Васильев, получил новую должность, заняв место Дэна. Но они по-прежнему были закадычными друзьями, по-прежнему вместе расследовали интересные дела, у них была общая компания, их женщины тоже приятельствовали, и Виктор представить себе не может, что Дэн вот так возьмет и куда-то денется.

Нет, он иногда думал о том, что будет, если однажды что-то случится с ним или с Дэном. Любой бы думал, работая на такой работе, вот и Виктор иногда прокручивал в голове варианты возможного будущего, в котором не будет его самого или Реутова. И всякий раз осознавал, что для их родных и друзей подобное станет катастрофой.

– Смерть страшна не тому, кто умер, – ну, умер и умер, все ясно и окончательно, лежи себе, торопиться больше некуда. – Виктор вздохнул. – А вот для тех, кто остался, – тут да, нехорошо…

Он знал, что Раиса никогда не оправится от горя, которое причинит ей его, Виктора, смерть. И навсегда останется одна. И жизнь его детей будет на годы отравлена горем, а мать просто не переживет. И если это случится с Дэном, размах катастрофы будет не меньшим.

– Нет, нельзя нам умирать пока. – Виктор припарковал машину у больницы и вышел в холодную влажную ночь. – Дел полно, куда же тут умирать?

А сейчас нужно как-то пробраться к палате Дэна, минуя больничных церберов, и Виктор подумал о том, что зря он оставил пистолет в сейфе.

12

Блюдо с печеньем было особенным.

По краям фарфорового поля гроздьями сплетались цветы, а в центре – домик с крест-накрест сбитыми опорами и балками, соломенная крыша растрепалась от времени, но заборчик аккуратный, а окна из двенадцати ячеек открыты, на подоконнике стоит вазон с цветком, и деревья вокруг старые, замшелые, и маленький пастушок, присматривающий за стадом из пяти овечек… И крошки от печенья, такие темные на фоне белого с синим фарфора. Запах этого печенья – ваниль, нотка цитруса, шоколад, и красивое блюдо, стоящее на столе посреди большой кухни, на клетчатой скатерти.

– Хочешь печенья?

Мама улыбается, сидя у окна. И Тине становится страшно, очень страшно – она во сне помнит мамино лицо, а потом забудет и лицо, и голос, и саму маму, забудет накрепко. Она вспоминает маму только во сне, но и во сне ей нельзя выходить из кухни, нельзя смотреть, что там, в доме. И дом знакомый, но потом Тина его совсем не помнит. Где он стоял, этот дом, в котором был шкаф с одеждой, но она отчего-то спряталась не в шкафу, а залезла под стол, прижимая к себе мягкого ягуарчика, а почему – она не помнит, хотя во сне это и знает, как знает и то, что потом не вспомнит.

И сна этого она боится, потому что в нем происходит что-то, чего не должно происходить.

Тина проснулась от того, что ей хотелось пить. Осторожно встала с кровати, переместившись через мирно посапывающую Василису, и пошла на кухню. В квартире было тепло, из кухни пахло выпечкой, и можно не зажигать свет – фонарь, горящий внизу за окном, разгонял тьму.

Вода в чайнике оказалась теплая, но пить можно.

Тина села за стол напротив окна. Пустая улица, темные окна домов, фонари горят желтоватым светом, пустая скамейка напротив дома выглядит мокрой. Тина подумала о теплых странах, куда ей нужно ехать, она уже наметила себе маршрут, и как только решится вопрос с деньгами, она уедет, конечно же. Вот только как и когда он решится?..

Мысль о том, что она застряла в промозглом Александровске надолго, приводила Тину в отчаяние. Нет, ей нужно уехать, срочно, куда угодно – просто сесть в самолет, и… Тина решила, что ей нужно позвонить в свой парижский банк, чтобы выяснить, какими средствами она располагает и достаточно ли их, чтобы уехать. Ее здесь никто и ничто не удержит. А все эти проблемы останутся здесь, и когда она вернется (если вернется!), то они уже исчезнут. Их решат люди, которым по долгу службы положено такие проблемы решать.

«Конечно, это нехорошо, если вдуматься, но я не могу здесь больше оставаться. – Тина снова налила себе воды и выглянула в окно. – Если я еще немного задержусь посреди всего этого, то с ума сойду».

Ей снова вспомнилось овальное блюдо с жанровой сценкой. Тина могла поклясться, что никогда его не видела: в ее коллекции такого блюда не было, хотя оно, если предположить, что злополучная посудина на самом деле существовала и она сейчас ее вспомнила – самое что ни на есть годное для коллекции фарфора блюдо, сделанное в начале девятнадцатого века, не позже и не раньше, именно тогда на фарфоровой посуде начали рисовать эти тяжеловесные гроздья сине-голубых роз.