Фарфор

Я расплакался (пошла фрукта), достал фотографии, рассматривал поломанные слезами лица. Потом бегло прочитал второе письмо: купила масло у женщины, у которой дочка работает проводницей, и получилось намного дешевле, колбасы лежат в магазинах свободно, тоже записывались на акции, квартплата высокая, хоть и выкупила дом, поэтому надо ехать в ЖЕК самой, но добираться туда очень неудобно, потому что транспорт туда не ходит, а идти туда тяжело, мучает задышка, привет от Степановны, Зины и других женщин. Надо же, Денис был такой ласковый, а сейчас наверное у него возраст такой. Милая Галочка, твою просьбу выполню я или Галя. Когда я прочитал последнюю фразу, стало вдруг обидно, как будто не взяли купаться на озеро. О чём, о чём просила бабушка? Какая просьба? Никогда не узнать. Вопреки всякой логике я удивился, что письма эти – не бабушкины, а тёти Муси, что узнаю я только Мусины новости. Бабушкины же письма уехали в Горловку и там как-то погибли. Она (я вспомнил её позу) и писала их как будто прикрываясь, чтобы не подглядывал сосед по парте, держала прилежную ученическую спину. И почерк у неё (заполненные квитанции за электричество) был непонятный, переученная левша, притворный наклон несдружившихся букв. Бабушкины слова только водяными знаками проступают на Мусиных страничках: наверное, мамин отпуск в том году был в самом начале июня, а бабушка приходила готовить отцу и Денису, наверное, бабушка тоже жаловалась на цены, наверное, скучала по нежному в детстве Денисочке.

Моя надежда не сбылась – в гости к тёте Мусе я не ездил. Конверты её писем не сохранились, адрес тёти Муси я забыл, поэтому не мог посмотреть в интернете фотографии её улицы. Я написал в Google просто Горловка. Появились последние новости: «Возле Горловки идёт тяжёлый бой» (двенадцать часов назад) и фотографии бетонного советского здания.