Фараон

Хирам встал, как будто собираясь уходить.

– Тем не менее я не возьму обратно своего обещания. Ты получишь, господин мой, сто талантов.

Он низко поклонился, но наместник заставил его сесть.

– Ты что-то скрываешь от меня, князь, – произнес он тоном, в котором чувствовалась обида. – Я хочу, чтобы ты объяснил мне, какая беда грозит Финикии или Египту.

– Неужели наследник фараона не знает этого? – спросил Хирам нерешительным тоном.

– Я ничего не знаю. Я провел больше месяца в храме.

– Как раз там и можно было все узнать.

– Ты скажешь мне! – вскричал наместник, стукнув по столу. – Я никому не позволю шутить со мной.

– Я расскажу тебе, если ты, царевич, дашь мне клятвенное обещание молчать. Хотя я не могу поверить, чтобы наследника престола не поставили в известность…

– Ты не доверяешь мне? – изумился Рамсес.

– В таком деле я потребовал бы обещания даже у фараона, – ответил Хирам решительно.

– Ладно – клянусь моим мечом и знаменами наших полков, что не расскажу никому того, что ты откроешь мне.

– Достаточно, – сказал Хирам.

– Так я слушаю.

– Известно ли тебе, царевич, что происходит сейчас в Финикии?

– Даже и этого не знаю, – перебил раздраженный наместник.

– Наши корабли, – зашептал Хирам, – плывут со всех концов света на родину, чтобы по первому сигналу перевезти все население и его имущество куда-нибудь за море, на запад…

– Почему? – удивился наместник.

– Потому что Ассирия хочет завладеть нами.

Рамсес расхохотался.

– Ты с ума сошел, почтеннейший старец! – воскликнул он. – Ассирия возьмет под свою власть Финикию! А что мы на это скажем? Мы, Египет?

– Египет уже дал согласие.

Вся кровь бросилась царевичу в голову.

– У тебя от жары мысли путаются, старик, – сказал он уже спокойно. – Ты забываешь, что такое согласие не может быть дано без ведома фараона и… моего.

– За этим дело не станет, а пока что заключили договор жрецы.

– Какие жрецы? С кем?

– С халдейским верховным жрецом Бероэсом, уполномоченным царя Ассара, – ответил Хирам. – Кто выступает от Египта – не могу сказать наверное, но кажется, что досточтимый Херихор, святой отец Мефрес и пророк Пентуэр.

Наследник побледнел.

– Имей в виду, финикиянин, – сказал он, – что ты обвиняешь высших сановников государства в измене.

– Ты ошибаешься, царевич, это вовсе не измена: старейший верховный жрец Египта и министр царя имеют право вести переговоры с соседними державами. К тому же откуда ты знаешь, что все это делается без ведома фараона?

Рамсес вынужден был признать в душе, что такой договор был бы не изменой государству, а лишь пренебрежением к наследнику престола. «Так вот как относятся жрецы к нему, который через год может стать фараоном! Так вот почему Пентуэр порицал войну, а Мефрес поддерживал его!»

– Когда же был заключен договор? Где?

– По-видимому, ночью в храме Сета близ Мемфиса, – ответил Хирам. – А когда – я точно не знаю, но мне кажется, чго в тот день, когда ты уезжал из Мемфиса.

«Ах, негодяи, – подумал Рамсес. – Так-то они считаются с моим положением наместника! Значит, они обманывали меня даже тогда, когда изображали мне состояние государства! Какой-то добрый бог внушал мне сомнения еще в храме Хатор!»

После минутной внутренней борьбы он сказал вслух:

– Быть не может, и я не поверю твоему рассказу, пока ты не представишь мне доказательства.

– Доказательство будет, – ответил Хирам. – Со дня на день должен приехать в Бубаст великий ассирийский владыка Саргон, друг царя Ассара. Он приезжает под предлогом паломничества в храм богини Ашторет. Саргон принесет дары вашему высочеству и царю, а затем вы заключите договор, вернее – скрепите печатью то, что порешили жрецы на гибель финикиянам, а может быть, и на вашу собственную беду.

– Никогда! – воскликнул наследник. – А какое же вознаграждение получит за это Египет?

– Вот речь, достойная царя: чем вознаградят Египет? Для государства всякий договор хорош, если оно получает от него выгоду. И именно то меня и удивляет, – продолжал Хирам, – что Египет собирается заключить невыгодную сделку, ибо Ассирия захватит, кроме Финикии, чуть ли не всю Азию, а вам, словно из милости, оставит израильтян, филистимлян и Синайский полуостров. Само собой разумеется, что в таком случае пропадет вся дань, полагающаяся Египту, и фараон никогда не получит этих ста пяти тысяч талантов.

Наследник покачал головой.

– Ты не знаешь египетских жрецов, – ответил он. – Никто из них никогда не принял бы такого договора.

– Почему? Финикийская поговорка гласит: «Лучше ячмень в амбаре, чем золото в пустыне». Может случиться, что Египет, почувствовав себя слишком слабым, предпочтет даром получить Синай и Палестину, чем воевать с Ассирией. Но вот что меня удивляет… Ведь сейчас легче победить Ассирию, чем Египет! У нее затруднения на северо-востоке, войск мало, да и те неважные. Если бы Египет напал на Ассирию, он сокрушил бы ее, захватил бы несметные сокровища Ниневии и Вавилона и раз навсегда утвердил свою власть в Азии.

– Но если так, чем объяснишь ты этот договор? – спросил Рамсес.