Фараон

Когда он смотрел так вдаль, на восточные возвышенности, вспоминая недавнее прошлое, возглавлявший его свиту номарх Ранусер решил, что наместник заметил какие-то злоупотребления и думает о том, как наказать его.

«Что он мог увидеть? – волновался достопочтенный номарх. – То ли, что половина кирпича продана финикийским купцам? Или что на складе не хватает десяти тысяч сандалий? Или, может быть, какой-нибудь негодяй шепнул ему что-нибудь о плавильнях?…»

Ранусер был страшно обеспокоен.

Вдруг царевич повернулся к свите и подозвал Тутмоса, который обязан был всегда находиться при его особе.

Адъютант тотчас подбежал, и наследник отошел с ним в сторону.

– Послушай, – сказал он, указывая на пустыню, – видишь вон те горы?

– Мы были там в прошлом году, – со вздохом вспомнил щеголь.

– Мне вспомнилась Сарра…

– Я сейчас воскурю благовония богам! – воскликнул Тутмос. – А то мне уже начало казаться, что, став наместником, ты изволил забыть своих верных слуг!

Рамсес посмотрел на него и пожал плечами.

– Выбери, – сказал он, – из подарков, которые мне принесли, несколько самых красивых ваз, что-либо из утвари, а главное – запястий и цепей, и отвези все Сарре…

– Живи вечно, Рамсес! – тихо проговорил Тутмос. – Ты благородный господин!

– Скажи ей, – продолжал царевич, – что сердце мое всегда полно милости к ней. Скажи, что я хочу, чтобы она берегла свое здоровье и думала о ребенке. Когда же подойдет время родов и я выполню поручение отца, тогда, скажи Сарре, я возьму ее к себе, и она будет жить в моем доме. Я не могу допустить, чтобы мать моего ребенка тосковала в одиночестве. Поезжай, сделай, что я сказал, и возвращайся с хорошими вестями.

Тутмос пал ниц перед своим повелителем и тотчас же отправился в путь. Свита наместника не могла догадаться о содержании их разговора, но, видя благоволение его к Тутмосу, завидовала молодому адъютанту. Досточтимый же Ранусер продолжал предаваться еще более тревожным размышлениям.

«Не пришлось бы мне, – думал он с огорчением, – наложить на себя руки и в цвете лет осиротить свой дом. Как это я, несчастный, присваивал себе добро фараона, не подумав о часе расплаты!»

Лицо его пожелтело, ноги подкашивались. Но Рамсес, охваченный волной воспоминаний, не замечал его тревоги.

Глава XXIII

Теперь в городе Оне началась полоса пиршеств и развлечений. Номарх Ранусер достал из подвала лучшие вина, из трех соседних номов съехались самые красивые танцовщицы, знаменитейшие музыканты, искуснейшие фокусники. Весь день Рамсеса был заполнен. С утра военные учения, прием сановников, потом обед, зрелища, охота и, наконец, званый ужин.

Но как раз когда номарх Хака был уверен, что наместнику надоели уже вопросы управления и хозяйства, тот пригласил его к себе и спросил:

– Твой ном один из самых богатых в Египте?

– Да… хотя нам пришлось пережить несколько трудных лет… – ответил Ранусер, и опять сердце у него замерло, а ноги задрожали.

– Вот это-то меня и удивляет, – продолжал Рамсес, – потому что из года в год доходы царя уменьшаются. Не можешь ли ты объяснить мне причину?

– Государь, – сказал номарх, склоняясь перед царевичем до земли, – я вижу, что мои враги посеяли недоверие в твоей душе, и, что бы я ни сказал, мне трудно будет тебя убедить. Позволь мне поэтому не говорить больше. Пусть придут сюда лучше писцы с документами, которые ты сам можешь пощупать рукой и проверить…

Наследника несколько удивил такой неожиданный ответ, однако он принял предложение и даже обрадовался ему. Он подумал, что доклады писцов разъяснят ему тайну управления.

И вот на следующий день явился великий писец нома Хак со своими помощниками, которые принесли с собой целый ворох свитков папируса, исписанных с обеих сторон. Когда их развернули, они образовали ленту шириной в три пяди, длиной же в шестьдесят шагов. Рамсес впервые видел такой огромный документ, в котором заключались сведения относительно только одной провинции за год.

Великий писец уселся на полу, поджав под себя ноги, и начал:

– На тридцать третьем году царствования Мери-Амон-Рамсеса Нил запоздал с разливом. Крестьяне, приписывая это несчастье колдовству иностранцев, проживающих в провинции Хак, стали разрушать дома неверных евреев, хеттов и финикиян, причем несколько человек было убито. По повелению достойнейшего номарха виновных предали суду: двадцать пять крестьян, двое художников и пять ремесленников были присуждены к работе в каменоломнях, а один рыбак – удушен.

– Что это за документ? – спросил наместник.

– Это судебный отчет, составленный для того, чтоб повергнуть его к стопам царя.

– Отложи его и читай о доходах казны.

Помощники великого писца свернули в трубку отброшенный документ и подали ему другой. Великий писец стал снова читать: