Фараон

Тутмос раньше жил в покоях Рамсеса, но в день свадьбы фараон подарил ему маленький дворец в глубине парка, окруженный рощей смоковниц, мирт и баобабов, где молодые супруги могли проводить счастливые дни вдали от людских глаз, как бы отрезанные от мира. В этом тихом уголке так редко показывались люди, что даже птицы не улетали от них.

Когда молодожены и гости очутились в новом жилище, был совершен последний обряд.

Тутмос взял за руку Хеброн и подвел ее к огню, горевшему перед статуей Исиды. Мефрес возлил на голову невесты ложку святой воды. Хеброн коснулась рукой огня, и Тутмос поделился с ней куском хлеба и надел ей на палец перстень в знак того, что с этих пор она становится хозяйкой имущества, слуг, стад и рабов своего мужа.

В продолжение всей этой церемонии жрецы с пением свадебных гимнов носили статую божественной Исиды по всему дому. Жрицы же исполняли священные танцы.

День закончился представлением и народным пиршеством, и все обратили внимание на то, что красавицу Хеброн все время сопровождал фараон, Тутмос же держался поодаль и только потчевал гостей.

Когда показались звезды, святой Херихор покинул пиршество, и вскоре после него в подземельях храма Амона собрались следующие высокопоставленные особы: верховные жрецы Херихор и Ментесуфис, верховный судья Фив и начальники номов Абу, Горти[128] и Эмсух.[129]

Ментесуфис осмотрел толстые колонны, запер дверь и погасил свет; в низком зале остался только один светильник, горевший перед небольшой статуей Гора. Сановники расселись на трех каменных скамьях, и номарх Абу сказал:

– Если б от меня потребовали, чтобы я определил характер его величества Рамсеса XIII, то, право, я не сумел бы этого сделать.

– Сумасшедший! – сказал, не выдержав, Мефрес.

– Не знаю, сумасшедший ли, – ответил Херихор, – но, во всяком случае, человек весьма опасный. Ассирия уже два раза напоминала нам об окончательном договоре и сейчас, как я слышал, начинает тревожиться по поводу вооружения Египта.

– Это бы еще ничего, – сказал Мефрес. – Хуже то, что этот безбожник действительно задумал коснуться сокровищ Лабиринта.

– А я бы считал, – вмешался номарх Эмсуха, – что опаснее всего обещание, данное им крестьянам. Доходы государства и наши, безусловно, пошатнутся, если простой народ начнет праздновать каждый седьмой день. А если еще фараон наделит их землей…

– Он и собирается это сделать, – подтвердил сидевший в задумчивости судья.

– Действительно собирается? – спросил номарх Горти. – Мне кажется, он только хочет получить деньги. Может быть, если ему предоставить кое-что из сокровищ Лабиринта…

– Ни в коем случае! – перебил его Херихор. – Опасность угрожает не государству, а только фараону, а это не одно и то же. Помните, что подобно тому, как плотина крепка до тех пор, пока через нее не просочится ни одна струйка воды, так Лабиринт до тех пор полон, пока мы не тронем в нем первого слитка золота. За первым слитком пойдет все остальное… К тому же, кого мы поддержим сокровищами богов и государства? Юнца, презирающего веру, унижающего жрецов и подстрекающего народ. Разве он не хуже Ассара? Тот, правда, варвар, но он не причиняет нам вреда.

– Неприлично, что фараон так открыто ухаживает за женой своего приближенного в день его свадьбы, – заметил судья.

– Хеброн сама его завлекает! – сказал номарх Горти.

– Женщина всегда завлекает мужчину, – ответил номарх Эмсуха, – но для того и дан человеку разум, чтобы он не грешил.

– Разве фараон не является мужем всех женщин в Египте? – прошептал номарх Абу. – К тому же грехи подлежат суду богов, а нас касаются лишь государственные вопросы.

– Опасный он человек! Опасный! – повторил номарх Эмсуха, тряся руками и головой. – Нет ни малейшего сомнения, что простой народ потерял всякое уважение к начальству и со дня на день поднимет бунт. А тогда ни один верховный жрец или номарх не может быть уверенным не только в своей власти и имуществе, но даже и в жизни.

– Против бунта у меня есть средство, – заметил Мефрес.

– Какое?

– Во-первых, – заявил Мефрес, – бунт можно предупредить, внушив самым разумным из народа, что тот, кто обещает им столь большие льготы, – сумасшедший.

– Это самый здоровый человек, какой только может быть, – прошептал номарх Горти. – Надо только понять, чего он хочет…

– Он сумасшедший! Сумасшедший! – повторял Мефрес. – Его старший сводный брат уже изображает из себя обезьяну и пьянствует с парасхитами, и этот того и жди начнет делать то же самое…

– Скверный это и никуда не годный прием – объявить сумасшедшим человека в полном уме, – взял слово номарх Горти. – Потому что стоит народу почуять обман, как он вовсе перестанет нам верить, а тогда не избежать бунта.

– Если я говорю, что Рамсес сумасшедший, то у меня, очевидно, есть доказательства, – заявил Мефрес. – Вот послушайте.

Вельможи зашевелились на скамьях.