Фараон

– Тебе, наверно, известно, святой пророк, что одна из моих женщин, Сарра, умерла, а ее сын убит?

– Это случилось, – ответил Ментесуфис, – как раз в ту ночь, когда мы покинули Бубаст.

Царевич вскочил.

– О праведный Амон! – вскричал он. – Это случилось так давно, а вы мне ничего не сказали! Даже о том, что я подозревался в убийстве своего ребенка.

– Господин, – сказал жрец, – у главнокомандующего накануне сражения нет ни отца, ни ребенка – никого: есть только его армия и неприятель. Разве могли мы в столь важную минуту беспокоить тебя подобными сообщениями?

– Это верно, – ответил Рамсес, подумав. – Если б сейчас нас захватили врасплох, я не знаю, мог ли бы я правильно вести защиту. И вообще не знаю, смогу ли когда-либо снова обрести покой… Такая крошка, такое красивое дитя!.. И эта женщина, которая пожертвовала собою ради меня, хотя я так жестоко обидел ее!.. Никогда я не думал, что бывают такие несчастья и что человеческое сердце может перенести их.

– Время все исцеляет… Время и молитва, – прошептал жрец.

Царевич покачал головой, и снова в шатре воцарилась такая тишина, что слышно было, как песок пересыпается в песочных часах.

– Скажи мне, святой отец, – сказал наконец наследник, – какая разница между сожжением умершего и превращением его в мумию? Я хотя и слышал кое-что об этом в школе, но не разбираюсь в этом вопросе, которому греки придают такое большое значение.

– Мы придаем ему еще большее, величайшее значение… – ответил жрец. – Об этом свидетельствуют наши города мертвых, занимающие целый край западной пустыни, свидетельствуют пирамиды – гробницы фараонов Дневного царства, и гигантские усыпальницы, высеченные в скалах для царей нашей эпохи. Погребение мертвых и устройство их загробных жилищ – это величайшее дело для людей. Ибо в то время как в телесной оболочке мы живем пятьдесят, сто лет, наши тени продолжают жить десятки тысяч лет, до полного очищения. Ассирийские варвары смеются над тем, что мы больше внимания уделяем мертвым, чем живым. Но они пожалели бы о своем невнимании к умершим, если б им была, как нам, известна тайна смерти и могилы.

Рамсес вздрогнул.

– Ты пугаешь меня, – сказал он. – Разве ты забыл, что среди умерших у меня есть два дорогих существа, не похороненных согласно египетскому ритуалу?

– Ты ошибаешься. Как раз сейчас делают их мумии. И Сарра и твой сын получат все, что может пригодиться им в долгом странствовании…

– В самом деле? – Лицо Рамсеса просветлело.

– Ручаюсь тебе, что это так, – ответил жрец, – и что будет сделано все, что нужно, чтобы ты, господин, нашел их счастливыми, когда и тебя станет тяготить земное бытие.

Наследник был очень растроган словами жреца.

– Значит, ты думаешь, святой отец, что когда-нибудь я снова увижу своего сына и смогу сказать этой женщине: «Сарра, я знаю, что поступил с тобою слишком сурово!..»

– Я так же уверен в этом, как в том, что сейчас вижу тебя…

– Так говори… рассказывай! – воскликнул царевич. – Человек до тех пор не думает о могиле, пока не опустит в нее часть самого себя. Меня же постигло это несчастие, и как раз в ту минуту, когда я думал, что, кроме фараона, нет никого могущественнее меня.

– Ты спрашивал, господин, – начал Ментесуфис, – какая разница между сожжением умершего и превращением его в мумию? Такая же, как между уничтожением одежды и хранением ее в кладовой. Когда одежда в сохранности, она может не раз пригодиться, и тем более если она у тебя одна, было бы безумием сжигать ее.

– Этого я не понимаю, – заметил Рамсес, – этому вы не учите даже в высшей школе.