Фараон

Теперь приближалась группа ливийцев, ведущих диковинных животных. Впереди шел одногорбый верблюд, обросший белесоватой шерстью, один из первых пойманных в пустыне. За ним два носорога, табун лошадей и прирученный лев в клетке. А дальше множество клеток с разноцветными птицами, обезьянами и собачонками, предназначенными для придворных дам. В самом конце гнали большие стада быков и баранов – довольствие для солдат.

Наследник лишь мельком взглянул на этот зверинец и спросил жреца:

– А Ликон пойман?

– Теперь я скажу тебе самое худшее, несчастный государь, – шептал Пентуэр, – но помни, чтобы враги Египта не заметили на твоем лице печали…

Наследник встрепенулся.

– Твоя вторая женщина, еврейка Сарра…

– Тоже сбежала?

– Умерла в темнице.

– О боги! Кто посмел ее бросить туда?

– Она сама обвинила себя в убийстве твоего сына…

– Что?!

Громкие возгласы раздались у ног царевича: это шли ливийские пленники, взятые во время сражения, и во главе их печальный Техенна.

Сердце Рамсеса в эту минуту было так переполнено страданием, что он подозвал Техенну и сказал ему:

– Подойди к отцу твоему Муссавасе. Пусть он прикоснется к тебе и удостоверится, что ты жив.

Эти слова были встречены мощным криком восторга всех ливийцев и всех солдат египетской армии. Но царевич не слышал его.

– Мой сын умер? – спросил он жреца. – Сарра обвинила себя в детоубийстве? Неужели безумие обуяло ее душу?

– Ребенка убил негодяй Ликон…

– О боги, пошлите мне силы!.. – простонал Рамсес.

– Крепись, государь, как подобает победоносному вождю.

– Разве можно победить такую скорбь? О бессердечные боги!

– Ребенка убил Ликон. Увидев убийцу в темноте, Сарра подумала, что это ты, и, чтобы тебя спасти, взяла вину на себя…

– А я прогнал ее из моего дома! А я сделал ее прислужницей финикиянки… – шептал Рамсес.

Наконец появились египетские солдаты, неся полные корзины рук, отрезанных у павших ливийцев.

При виде их царевич закрыл лицо и горько заплакал.

Генералы тотчас же окружили колесницу и стали утешать своего полководца, а жрец Ментесуфис предложил, чтобы с этих пор египетские воины никогда не отрезали рук у павших на поле брани врагов.

Таким неожиданным образом закончилась первая победа наследника египетского престола, но слезы, пролитые им, сильнее, чем победоносная битва, покорили ливийцев. И никто не удивился, когда, мирно усевшись вокруг костров, ливийские и египетские солдаты стали делить между собою хлеб и пить из одной чаши. Вражда и ненависть, которые могли длиться целые годы, уступили место глубокому чувству мира и взаимного доверия.

Рамсес распорядился, чтобы Муссаваса, Техенна и знатные ливийцы немедленно отправились с дарами в Мемфис, и дал им конвой, не столько для надзора за ними, сколько для охраны их самих и принесенных ими подарков. Сам же ушел в свой шатер и не показывался несколько часов. Он не принял даже Тутмоса, как человек, которому скорбь заменила самого близкого друга.

Под вечер к нему явилась депутация греческих офицеров во главе с Калиппом. Когда наследник спросил, чего они хотят, Калипп ответил:

– Мы явились молить тебя, господин, чтобы тело нашего вождя и твоего слуги Патрокла не было отдано египетским жрецам, а сожжено по греческому обычаю.

Царевич удивился.

– Вам, вероятно, известно, что из трупа Патрокла жрецы хотят сделать священную мумию и поместить ее среди гробниц фараонов. Разве может человек заслужить бо€льшую честь в этом мире?

Греки молчали в нерешительности. Наконец Калипп, собравшись с духом, ответил:

– Господин наш, дозволь открыть перед тобой сердце. Мы хорошо знаем, что превращение в мумию для человека лучше, чем сожжение, ибо в то время как душа сожженного тотчас же переносится в сторону вечности, душа забальзамированного может тысячу лет жить в этом мире и наслаждаться его красотами. Но египетские жрецы, о вождь, – да не оскорбит это ушей твоих! – ненавидели Патрокла. Кто же может поручиться нам, что жрецы, сохраняя его мумию, не для того задерживают его душу на земле, чтобы подвергнуть ее терзаниям? И чего бы стоили мы, если б, подозревая месть, не сберегли от нее душу нашего соотечественника и предводителя?

Удивление Рамсеса возросло еще больше.

– Поступайте, – сказал он, – как считаете нужным.

– А если они не отдадут нам тела?

– Приготовьте только костер, остальное беру на себя.

Греки ушли. Рамсес послал за Ментесуфисом.

Глава XXII

Жрец искоса посмотрел на наследника и нашел его очень осунувшимся и бледным. Глаза его глубоко ввалились и утратили свой блеск.

Услыхав, чего хотят греки, Ментесуфис сразу согласился выдать тело Патрокла.

– Греки правы, – заявил жрец. – Мы могли бы причинять страдания тени Патрокла после его смерти. Но глупо предполагать, что какой-нибудь египетский или халдейский жрец способен совершить подобное преступление. Пусть берут тело своего земляка, если думают, что под защитой их обычаев он будет счастливее после смерти.

Царевич тотчас же послал офицера с соответствующим приказом, Ментесуфиса же задержал у себя. Очевидно, он хотел ему что-то сказать, но не решался.

После длительной паузы он вдруг спросил жреца: