Фараон

Чувствуя тяжесть оскорбления, Рамсес в то же время понимал, что не может сейчас отомстить за себя, и решил отложить это на будущее. В жреческой школе он научился владеть собой, при дворе научился сносить обиды и лицемерить, и это будет теперь его щитом и орудием в борьбе со жрецами… Пока он будет держать их в заблуждении, а когда наступит подходящий момент, так по ним ударит, что они уже не поднимутся.

На дворе стало светать. Наследник крепко заснул.

Когда он проснулся, первым человеком, попавшимся ему на глаза, был домоправитель Сарры. Рамсес спросил:

– А как ведет себя еврейка?

– Она омыла ноги своей госпоже, как ты приказал, господин наш, – ответил управитель.

– И была покорна?

– Она была исполнена смирения, но недостаточно проворно служила новой госпоже, и та ударила ее ногой в лицо.

Рамсес отшатнулся.

– А что же Сарра? – вскричал он.

– Упала наземь. Когда же новая госпожа велела ей уйти прочь, она вышла, тихонько плача.

Царевич стал шагать по комнате.

– А как она провела ночь?

– Новая госпожа?

– Нет. Я спрашиваю про Сарру.

– Как ты приказал, Сарра пошла с ребенком в дом для челяди. Там служанки из жалости уступили ей свежую циновку, но Сарра не легла спать, а просидела всю ночь с ребенком на коленях.

– А ребенок? – спросил наследник.

– Ребенок здоров. Сегодня утром, когда Сарра пошла служить новой госпоже, другие женщины выкупали его в теплой воде, а жена пастуха, у которой тоже грудной младенец, накормила его грудью.

– Нехорошо, – сказал Рамсес, – когда корова, вместо того чтобы кормить своего теленка, тащит плуг под ударами кнута. И хотя эта еврейка совершила большой проступок, я не хочу, чтобы страдало ее невинное дитя. Сарра больше не будет мыть ноги госпоже и не будет терпеть от нее пощечин. Отведи ей в доме для челяди отдельную комнату, дай кое-какую утварь и прикажи кормить ее, как кормят женщину, которая недавно родила. И пусть она спокойно растит своего ребенка.

– Да живешь ты вечно, владыка наш! – ответил домоправитель и поспешил выполнить приказ наместника.

Вся прислуга любила Сарру, тогда как злобную и крикливую Каму за несколько часов все успели возненавидеть.

Глава XIV

Не много счастья принесла Рамсесу финикийская жрица. Когда он в первый раз пришел навестить ее в павильоне, где перед тем жила Сарра, он ожидал встретить благодарность, но Кама приняла его почти враждебно.

– Что же это, – воскликнула она, – не прошло и дня, как ты вернул негодной еврейке свою милость?

– Но ведь она продолжает жить в доме для челяди, – ответил царевич.

– Однако мой управитель сказал, что она не будет больше обмывать мне ноги.

Наследник поморщился.

– Ты, как вижу, все еще недовольна? – сказал он.

– Я не успокоюсь, – вспыхнула она, – пока не проучу ее, пока, служа мне и стоя на коленях у моих ног, она не забудет, что была когда-то первой твоей женщиной и хозяйкой в этом доме. Пока мои слуги не перестанут смотреть на меня со страхом и недоверием, а на нее жалостно.

Финикиянка все меньше нравилась Рамсесу.

– Кама, – сказал он, – послушай, что я тебе скажу. Если бы мой слуга ударил ногой суку, которая кормит своего щенка, я бы его прогнал… А ты ударила ногой в лицо женщину и мать. В Египте имя матери священно, и добрый египтянин больше всего на свете почитает богов, фараона и мать.

– О, горе мне!.. – воскликнула Кама, бросаясь на ложе. – Вот возмездие за то, что я отреклась от своей богини. Только неделю назад к ногам моим бросали цветы и воскуряли передо мной благовония, а сейчас…

Царевич молча вышел из комнаты и вернулся лишь через несколько дней. Но опять застал Каму в плохом настроении.

– Умоляю тебя, господин, – завопила она, – прояви немного больше заботы обо мне! Ведь слуги уже меня не слушаются, солдаты смотрят исподлобья, и я боюсь, чтобы на кухне кто-нибудь не подсыпал мне яду в кушанье.

– Я был занят военными ученьями, – ответил царевич, – и не мог прийти к тебе.

– Неправда, – сердито ответила Кама, – вчера ты был под моим балконом, а потом пошел в людскую, где живет эта еврейка. Ты хотел, чтобы я это видела.

– Довольно! – оборвал ее наследник. – Я не был ни под твоим балконом, ни у бараков. А если тебе показалось, будто ты видела меня, то это значит, что этот негодный грек, твой возлюбленный, не только не покинул Египта, но даже осмеливается слоняться по моему саду.

Финикиянка слушала в ужасе.

– О Ашторет! – вскричала она. – Спаси… О земля, сокрой меня! Если Ликон вернулся, то мне грозит большое несчастье.

Царевич рассмеялся, но ему надоело слушать ее вопли.

– Не беспокойся, – сказал он, уходя, – и не удивляйся, если на днях твоего Ликона приведут к тебе, как пойманного шакала. Мое терпение иссякло.

Вернувшись во дворец, Рамсес вызвал Хирама и начальника полиции. Он рассказал им, что грек Ликон, похожий на него лицом, бродит вокруг дворца, и приказал поймать его. Хирам поклялся, что, раз финикияне будут действовать заодно с полицией, грек не уйдет от них.

Начальник полиции, однако, покачал головой.

– Ты сомневаешься? – спросил его Рамсес.