Фараон

Антоний всегда тепло относился к Скарпу и теперь предвкушал, как долгими вечерами будет пить с ним и вспоминать о славных днях, когда они молодыми солдатами служили под командованием Юлия Цезаря…

Но Антонию и его флоту не позволено было приблизиться к причалам Кирены. Едва войдя в гавань, он подвергся нападению. Вскоре до него дошел слух о том, что после того, как легионеры прослышали, будто Антоний бросил своих людей при Акции, они убили Скарпа и перебежали к ставленнику Октавиана, Корнелию Галлу. Когда Антоний услышал об этом, то едва не бросился на собственный меч. Потребовались соединенные усилия трех человек, чтобы удержать его.

«Бросил своих людей? Бросил своих людей?» Высаживаясь в Александрии, Антоний не переставал твердить эту фразу. Он повторял ее тысячи раз, шепотом вопрошая богов, криком требуя ответа у Клеопатры, горько усмехаясь над тем, как неверно были истолкованы его действия, над этой клеветой, порочащей его как человека и как воина. Он заперся в уединенном поместье наедине с этой ложью о его предательстве. Он изводил себя вином, одиночеством и ощущением позора за то, что, по мнению всего мира, он совершил.

А благодаря Клеопатре и ее неудачным попыткам возродить его мужество Антоний не один месяц занимался только тем, что раздвигал ноги шлюхам.

Но то наказание, которое Антоний наложил сам на себя, уже избыто. Скорбь покинула его душу несколько месяцев назад, в день зимнего солцеворота, когда они с Клеопатрой занимались любовью, слыша за окном гимны в честь праздника рождения Солнца.

Ныне он повел флот из сорока кораблей к Паретонию, чтобы заградить путь пресловутому Корнелию Галлу, который, по сообщениям, намеревался вторгнуться в Египет. На самом же деле Антоний собирался вернуть себе легионы, перешедшие к Галлу. Антоний уверял, что сможет повлиять на них, что вышлет посредников — точно так же, как это сделал Октавиан. И его предложения вкупе с его личным присутствием помогут Антонию получить обратно пять легионов. Видят боги, ему понадобятся эти войска, поскольку известно, что чудовище, которое призывало Клеопатру убить ее собственного мужа, покинуло Самос и направилось в Иудею, где предатель Ирод, несомненно, снабдит его всем необходимым для вторжения в Египет. Антоний не верил, что Ирод сдастся, но Клеопатра знала: Ирод ненавидит ее уже много лет, иудейский царь желает ее смерти и за спиной Клеопатры пытается опорочить ее перед Антонием. Царица сказала Антонию об этом, однако не стала особо заострять вопрос. Сейчас она вообще старалась избегать споров.

Клеопатра была уверена в том, что это Ирод сделал все, чтобы провалить придуманный ею про запас план бегства из Египта через Море Тростника. Царь набатеян Малх перехватил корабли Клеопатры, которые двигались к морю посуху, и сжег их в отместку за то, что много лет назад ему пришлось уступить ей часть земель.

У Ирода имелись свои трудности в отношениях с Малхом, однако Клеопатра полагала, что это не помешает им обоим объединиться против нее. Самый простой путь бегства — на восток — ныне стал неприемлемым.

Она не могла предать мужа. Идею бегства к царю Мидии Клеопатра отвергла. Она последовала бы этому плану, если бы Антоний не поклялся сражаться и одержать победу над тем, кто нанес ему поражение. Но Антоний дал такую клятву.

Если Антоний преуспеет в Паретонии, то вернется назад с вновь перешедшими к нему людьми, и они прогонят Октавиана. Или, быть может, тот сам испугается и откажется от нападения на Египет. Если Ирод прослышит о том, что Антоний вновь собрал силы, то останется верен ему. Ирод намерен в конечном итоге оказаться на стороне победителя. Именно это — цель его игры, и если ради этой цели ему придется отказаться от своего желания уничтожить Клеопатру, то царь иудейский от него откажется.

Довольно размышлений! Она должна заниматься насущными делами, как если бы ничто не грозило ее стране и ей самой. Царица обязана нести груз будущих испытаний молча.

Клеопатра попросила Ираса набелить ей лицо — не для того, чтобы стать краше, как бывало некогда, а для того, чтобы скрыть любое проявление чувств. Гладкая бледность, которая благодаря стараниям евнуха ляжет на ее щеки, — это маска, под которой царица может спрятать свой страх.

Сейчас у Клеопатры не было советника, которому она могла бы полностью довериться. Даже ее супруг не отвечал этой роли. Клеопатра поочередно то защищала его, то защищала себя от него и того, что он может сделать, если снова впадет в прежнюю меланхолию. У нее не было твердой уверенности в том, что этого не случится.

Гефестион по-прежнему смотрел на нее с убийственной прямотой во взгляде и повторял:

— В делах государственных будь хладнокровна.

Он не был вполне уверен, что ей действительно не следует пойти навстречу требованиям Октавиана.

— Выжить — это все, что нужно, государыня, — твердил он ей. — Только живой в состоянии выторговать будущее.