Фантомный бес

— Это славно. — Уэллс улыбнулся. — И где же вы с ними общались, с этими пришельцами с небес? В клубах?

— В Питере есть артистические кафе, нередко это просто благоустроенные подвалы, чем-то напоминающие ваши клубы. Разве что повеселее, более шумные. Народ, знаете ли, уж больно горячий… Но интереснее всего на башне у Вячеслава Ива́нова.

— На башне?

— У поэта Иванова в угловой башне многоэтажного дома, на самом верху — огромная квартира. Там раз в неделю собираются поэты, а также их поклонники. Часто приезжают московские стихотворцы. Из квартиры выход на плоскую крышу. В хорошую погоду там читают стихи. Народу — больше, чем сегодня на этом приеме.

— Интересно… О чем же пишут эти ваши поэты? О любви, о цветах, о бескрайних ваших полях? О том, как косят траву, о запахе сена…

— О, не только.

— О красоте и уродстве жизни, о ночном мраке городов, о потерянном человеке?

— Это чуть ближе. Но еще о тайнах смерти, о холоде Вселенной, о таинственном молчании звезд…

— О молчании… Понимаю.

— Хотите, я попробую перевести вам скучной прозой пару строк, что вспомнились?

— Хочу. Разумеется.

— Мне и самой это интересно. Попробую чуть-чуть добавить ритма. Ведь я мечтаю стать профессиональной переводчицей. И уже немного пытаюсь… так… пустяки… Ну, вот послушайте… Погодите, я пока по-русски вспомню. — Она помедлила несколько секунд, а затем, словно подчиняясь некой музыке, низким голосом произнесла: «Месяц холодный тебе не ответит, звезд отдаленных достигнуть нет сил… Холод могильный везде тебя встретит в дальней стране безотрадных светил…» Перевести?

— Смеетесь? Я уже дрожу от нетерпения.

Мария пересказала, как умела, это по-английски.

— Хорошо сказано, — сказал Уэллс. — Мне кажется, вы умело и точно передали. Эту грусть. Эту звездную меланхолию.

— Тут да. Но они часто вспыхивают. От грусти и следа не остается. Порою — взрываются.

— Надо думать.

— Вот, скажем, поэт Андрей Белый собирался вызвать на дуэль Валерия Брюсова, тоже московского поэта. Знаете за что?

— Откуда мне знать.

— Они по-разному смотрят на глубину и тайну мира.

— Да, это серьезная причина, чтобы стреляться. Но откуда про это знаете вы? Неужели об этом пишут в газетах?

— Белый сам нам об этом рассказывал. Мне и моей подружке Дарье, тоже смолянке.

— Смоланк? Что это?

— Смольный. Так в Питере называют наш институт.

— А, понимаю.

— Мы сидели за столиком после поэтического вечера. Белый размахивал руками. Не человек, а пламень.

— Ну, поэт!

— Знаете, чем он нас поразил? Целый час он упоенно рассказывал нам с Дашей об атомах, о том, как они взрываются, и как вслед за этим весь мир тоже готов расколоться… И еще он говорил о том, что рано или поздно появится человек, который найдет способ эти атомы взорвать.

— Это поэтическое преувеличение. — Уэллс снисходительно улыбнулся. — Атомы не могут взрываться.

— А вот Белый считает, что могут.

— Атомы — это мельчайшие частицы вещества, крохотные кирпичики, простейший строительный материал. Они столь малы, что там нечему взрываться. В каждом, правда, есть какое-то уплотнение. Его недавно обнаружил в своих опытах наш Резерфорд. Он назвал их ядрами. А вокруг — порхают крохотные электроны. И все. Мельче ничего не бывает.

— Неужели? А знаете ли вы, что по этому поводу говорит упомянутый мною Брюсов?

— И что же?

— Что даже внутри крохотного электрона что-то есть. Более того, там могут оказаться целые миры. По-своему даже бескрайние.

(Словно оправдывая этот поворот мысли, Брюсов позже изложит эти свои догадки стихами: «Быть может, эти электроны — миры, где пять материков, искусства, знанья, войны, троны и память сорока веков! Еще, быть может, каждый атом — Вселенная, где сто планет; там — все, что здесь, в объеме сжатом, но также то, чего здесь нет. Их меры малы, но все та же их бесконечность, как и здесь; там скорбь и страсть, как здесь, и даже — там та же мировая спесь. Их мудрецы, свой мир бескрайный, поставив центром бытия, спешат проникнуть в искры тайны и умствуют, как ныне я; А в миг, когда из разрушенья творятся токи новых сил, кричат, в мечтах самовнушенья, что Бог свой светоч загасил!»)

— Что ж, это дьявольски смело. Настолько, что действительно — хоть на дуэль вызывай. Это восхитительно, черт возьми. Вы поразительная женщина, Мария. Я таких еще не встречал.