Фантом

Мы заходим с черного хода. Ник, заперев дверь, проходит ко входу в кухню и скептически оглядывает комнату.      Большая ее часть занята коробками с вещами. Прямо в центре на столе – стопка счетов и немытая посуда. Вокруг грязно, куча пыли и паутины.

«По крайней мере, тут наше Эхо никто не услышит», – думаю я, присаживаясь на стул и пытаясь не обращать внимание на ощущение, что от напряжения треснут стены и крыша надо мной обвалится. Потолок первого этажа слишком низкий, угнетающий, и почему-то кажется, что так дом пытается от меня избавиться, выдавив из себя.

Ник молчит. Смотрит хмуро.      Я даю ему время.

– Отец считал, что я погиб как герой, видимо, – наконец произносит он, но на последних словах голос затихает.

Снова пауза.      Лучше бы ругался, разбил что-нибудь. Потому выносить тяжелое молчание мне уже не под силу.

Ник подходит к шкафу и достает что-то с полки. Я вижу, как его губы сжимаются, прежде, чем он переводит на меня взгляд. А потом протягивает деревянную рамку, где под стеклом в лунном свете поблескивает медаль. Крест «За отличную службу». Посмертно.

От холода или нервов руки начинают мелко дрожать.      – Прости, – зачем-то говорю я, не в силах посмотреть ему в глаза.

Ник отмахивается. 

– Тебе не за что извиняться. Не мне рассказывать, что дети не в ответе за то, что творят их отцы, – говорит он, а потом добавляет: – Отойди. – Забирает из моих рук рамку и надавливает двумя руками по краям. Стекло хрустит, покрываясь паутиной трещин, и на пол сыпятся осколки.      Я бросаю короткий взгляд на лицо напротив. Губы Ника кривятся в усмешке. Несколько секунд он смотрит на медаль, а потом прячет в карман.

– Ты знаешь, что с ним произошло? – осторожно спрашиваю я, тут же краснея от собственной нетактичности.

– Не выдержало сердце.

Ник снова замолкает. И когда я решаю, что на продолжение разговора не стоит надеяться, вдруг тихо добавляет:      – Джесс ездил домой, а я даже на похоронах не был. Не появлялся десять лет, – говорит Ник, и я сжимаю в карманах руки в кулаки.

С каждым разговором появляется все больше ниточек, которыми наше общее прошлое переплетается с настоящим. А ведь он понятия не имеет, что примирился с собственным отцом. Но сможет ли себя простить, если узнает, что новость о смерти сына стала причиной его гибели?

Я знаю, что не смогу вытащить его из бездны самобичевания, в которую он сам себя загонит. Вот почему не говорю всей правды. Ник до сих пор проживает последствия давно нанесенных увечий, и я не хочу причинять новые. Не могу.

– Мы никогда не ладили. Я всегда считал, что он меня ненавидит.

– Ник… – Я бы хотела взять его за руку, чтобы показать, что рядом и готова поддержать, но не осмеливаюсь. В этой реальности Виола и Ник не вместе.

– Хорошо, пусть не ненавидит. – Он пытается перефразировать слова, но ведь смысл остается тем же. – Я даже по нему не скорбел толком. Интересно, видел ли это отец? Наверняка впервые в жизни мной гордился.

Его тон голоса ровный и спокойный. Он говорит это так, будто слова ничего не значат, но от них пробирает холодом.

– Я никогда не плакал на похоронах.

Ник опускает взгляд на разбитую рамку в руке, а потом, покачав головой, возвращает взгляд.

– Черт, это ложь. – В каждой линии его напряженной позы читается борьба с собой. – Джесс никогда не плакал. Даже в день маминых похорон… Я помню отца и брата, но не помню в их глазах слез. Это называлось чертово мужество, – горько ухмыльнувшись, он отбрасывает рамку в сторону. Она раскалывается надвое. Я вздрагиваю. – Наверное, оно передается генетически. Вот только мне не передалось. Еще один человек, перед которым я даже оправдаться не смогу.

– Думаешь, надо?

– Было лишь двое, чью смерть я оплакивал. И отец не входит в их число.

Не нужно спрашивать, кто эти люди. Мама и Тай. Все, что мне важно знать:      – Ты читал его дневник? Тайлера?

Ник разворачивается и кивает, чтобы я следовала за ним. Мы поднимаемся по лестнице. Слышен только стук шагов. Никогда еще так отчаянно я не мечтала, чтобы он ответил «нет», но когда уже не надеюсь на ответ, слышу тихое:      – Лучше бы не читал.

Ник подходит к окну, отодвигает шторы. Пару секунд вглядывается в темноту и, убедившись, что на улице все спокойно, садится на кровать.

– Хочешь правду? – я заговариваю первой. Не знаю, зачем рассказываю ему об этом. Может, тоже хочу открыться в ответ на несвойственную нам обоим искренность. – Иногда мне кажется, что мой отец не такой плохой человек.

Я замираю. Все самое страшное, что можно было сказать, уже сказано.

– Да, он безжалостный руководитель, создатель всего, что ты ненавидишь, но для меня он был таким не всегда. Ведь когда-то и мне было пять, и он был просто… папа.

Я вглядываюсь в глаза напротив, пытаясь отыскать там понимание. Ник терпеливо слушает.

– Иногда я скучаю. Не по тому, кем он стал. По тому, кем он мог быть. Знаю, это звучит странно. Но где-то в глубине души я его люблю. Но потом я думаю о том, что узнала, и считаю себя причастной к его чёрным делам. Ведь если я была в курсе раньше и молчала, чем я лучше него?