Фанни и Александр

Исак (поднимает глаза): В этой книге есть разные истории, мысли, мудрые советы и молитвы. Она написана на иврите.

Фанни: Дядя Исак, а вы понимаете этот язык?

Исак (кивает): Хотите, я вам что-нибудь почитаю?

Александр: Дядя Исак!

Исак: Да?

Александр: Это точно, что Его Высокопреподобие не сможет нас забрать?

Исак: Ты можешь быть совершенно спокоен, Александр.

Фанни: Тогда почитайте!

Исак: Возможно; получится не очень гладко, я ведь буду переводить. (Листает, откашливается, начинает читать.) «Ты бредешь по бесконечной дороге вместе со множеством других людей. Мимо проносятся повозки, запряженные рослыми лошадьми, оттесняя путников и скот на обочину или в глубокие канавы. Дорога пролегает по пустынной каменистой местности. С утра до вечера нещадно палит солнце, и нигде не найти прохлады или тени. Изматывающий ветер, людские толпы, повозки и скот поднимают тучи пыли, которая лезет тебе в рот, глаза, в горло. Непонятная тревога гонит тебя вперёд, невыносимая жажда мучит тебя. Время от времени ты спрашиваешь самого себя или кого-нибудь из попутчиков о цели вашего странствования, но в ответах звучат неуверенность и сомнения. (Пауза.) Внезапно ты оказываешься в лесу. Здесь сумрачно и тихо, может быть, ты слышишь одинокий сонный птичий писк, может быть, шум предзакатного ветра в кронах высоких деревьев. Ты поражен, тебя гложут тревога и подозрения. Ты один. Ты — один и ничего не слышишь, ибо уши твои забиты дорожной пылью. Ты ничего не видишь, ибо глаза твои воспалены от беспощадного дневного света. Твой рот и твоя глотка пересохли от долгого путешествия, и твои сжатые израненные губы сдерживают проклятия и ругательства. (Пауза.) Поэтому ты не слышишь журчания текущей воды, поэтому ты не замечаешь светлых бликов во мраке. Ты стоишь, ослепленный, у источника и не подозреваешь о его существовании. Словно лунатик, ты ощупью пробираешься через зеркала вод. Твоя слепая сноровка удивительна, и вскоре ты вновь возвращаешься на шумную дорогу, под жгучий свет, не отбрасывающий тени, к вопящим, животным, проносящимся мимо повозкам и озлобленным людям. С удивлением ты говоришь себе: здесь, на дороге, я чувствую себя в безопасности. В лесу я был предоставлен самому себе, в лесу было страшно и одиноко. (Пауза.) А в сумраке леса сверкает ясное вечернее око. Без устали журчит вода, она течет через леса, собираясь в ручьи, реки и глубокие озера. «Откуда берется вся эта вода?» — спросил мальчик. «Она спускается с высокой горы, — ответил Старик. — Она спускается с горы, вершина которой закрыта огромной тучей». «Какой тучей?» — спросил мальчик. И Старик ответил: «Каждый человек носит в себе надежды, страх, тоску, каждый человек в крике выплескивает своё отчаяние, одни молятся определенному богу, другие кричат в пустоту. Это отчаяние, эта надежда, эта мечта об искуплении, все эти крики накапливаются тысячами и тысячами лет, все эти слёзы, все эти жертвы, вся эта тоска сгущаются в необъятную тучу над высокой горой. Из тучи на гору льется дождь. Так образуются ручейки, ручьи и реки, так образуются глубокие источники, из которых ты можешь утолить свою жажду, в которых можешь омыть своё лицо, в которых можешь остудить свои израненные ноги. Каждый человек слышал когда-нибудь об источниках, о горе и о туче, но большинство остается на пыльной дороге, боясь не успеть до заката к какой-то неизвестной цели».

3

Через несколько дней открываются дипломатические переговоры между Епископом и бывшими деверя-ми Эмили. Место проведения переговоров — библиотека Епископской резиденции. На Эдварде Вергерусе пасторский сюртук и золотой крест. Братья в дневных костюмах. Угощение состоит из сухого хереса и печенья. Осеннее солнце проникает сквозь пыльный полумрак и придает лицам мужчин восковую бледность.

Эдвард: Может быть, сядем? Пожалуйста, дорогой брат Карл, советую сесть в кресло, а Густав Адольф расположится на диване. Разрешите предложить вам ещё капельку хереса? Ах не хотите. Тогда миндальный хворост, кулинарный шедевр моей сестры? Тоже не желаете. Я сяду в своё старое кресло. Оно следует за мной повсюду, ещё с тех пор, как я начинал викарием в приходе Амсбергской капеллы на юге Даларна.

Епископ не находит больше, что сказать. Посетители молчат. В солнечных бликах кружатся пылинки. По ковру медленно ступает толстый черный кот с задранным вверх хвостом, извивающимся точно змея. Мужчины рассматривают кота.

Эдвард: Я желаю, чтобы дети вернулись обратно. Город у нас маленький, сплетни распространяются моментально.

Вновь наступает молчание. Братья обмениваются взглядами. Когда Карл Экдаль начинает говорить, он собран до предела. Густав Адольф сопровождает его речь короткими кивками. Черный кот вспрыгнул на стол и разлегся в центре солнечного круга. Он наблюдает за собравшимися широко раскрытыми желтыми глазами, уши стоят торчком, хвост медленно ходит из стороны в сторону, из брюха доносится громкое урчание.