Фанданго (сборник)

Когда начали швартоваться, я незаметно убежал и спрыгнул в воду между баржами – я хорошо плаваю, – потом вышел на берег, ночевал на улице. В порт я идти боялся: там меня наверно искала полиция. Через горы по берегу я не знал, как идти. Вечером пошел на вокзал; один мальчик индеец мне сказал, что можно проехать в Баже, а оттуда, если упросить кондуктора дилижанса, который ходит в Монтевидео, то, может быть, меня провезут. Этот мальчик посадил меня на крышу вагона и сам тоже сел; он ехал в Месгатоп. Ему-то было хорошо, – когда нас там ссадили, ему туда и надо было, а меня побили и прогнали. Я тогда спросил, в какой стороне лежит Монтевидео, и пошел пешком. Только свою куртку я оставил на пароходе, чтобы легче было плыть; шапку у меня сбило ветром на крыше вагона, а башмаки пришлось продать в Рио-Гранде, – питаться уже было нечем.

– Роберт! Да ты герой! – сказал Ретиан. – Вот настойчивый человек! Чем же ты питался в степи?

– Гаучо подкармливали. Объясняться я все равно не мог, я не знаю испанского языка. Как увижу где дым, я туда и иду. Около их костров я спал; всего четыре дня я так ходил. Потом я пришел в ранчо. Я не мог больше идти. Один старик гаучо меня там два раза кормил. Он говорил: «Подожди здесь, должно поехать одно семейство мимо этого ранчо в Монтевидео; я попрошу, чтобы тебя взяли; не уходи отсюда». Он плохо говорил по-английски, но я понимал и всем говорил, что в Монтевидео живет май отец. Только повозки все не было, а тут явились вы! – воскликнул Роберт и засмеялся от радости, что испытания кончились. – Вы меня взяли, вы подарили мне лошадь!

– А ты забыл, чудачок, что спас мне жизнь? – ласково сказал Ретиан, трепля мальчика по худенькому плечу. – Ведь Гопкинс убил бы меня, если бы не ты.

Между тем пережитые испытания и волнения, вызванные открытием обмана Паркера, сильно утомили Роберта. Он стал бледен и умолк, даже зевнул.

– Иди-ка ты сюда, – Арета взяла Роберта за руку и отвела на внутренний дворик, где под небольшим навесом сладко спал Линсей. – Ложись и спи.

Отчаянно зевая, Звезда Юга опустился на циновку. Когда Арета принесла ему подушку, он уже крепко спал. Девушка подняла голову мальчика и сунула под нее подушку. Роберт даже не шевельнулся.

– Старик и ребенок спят, – сказал Ретиан Арете, когда она возвратилась, – а мы что будем делать? Сядем в лодку, поедем к Камышиному острову.

– Вот что, – ответила девушка, озабоченно сдвинув брови. – Я хочу кое-что сшить для Роберта. Он почти раздет. А он стоит того, чтобы его дела хоть немного устроить. Он вырастет отважным человеком.

– Ну, а мы сыграем в шахматы, – сказал Вермонт Ретиану.

Арета ушла к себе, и скоро до слуха мужчин донесся стук швейной машины – девушка перешивала из старой черной юбки штаны и блузу мальчику Вечером она дала ему, кроме этой одежды, свои старые, но еще крепкие башмаки; они оказались мальчику по ноге.

XI

После того, как Инее и ее дуэнья ушли, Рамзай около часа был занят съемкой; затем он сел у себя в комнате и стал курить папиросу за папиросой. Надо сказать, что не только молоденькая дочь Маньяна произвела на молодого человека неизгладимое впечатление, но и само по себе положение Хуана возмущало Рамзая, как если бы на его глазах происходило истязание невинного человека.

«Итак, – сказал себе Рамзай, помня данное Инее обещание, – прежде всего – хладнокровие, осторожность и хитрость. Я должен действовать как дипломат. Вначале я постараюсь урезонить доктора, поставлю ему на вид его беззаконные действия… Нет. Я буду прежде всего требовать свидания с Хуаном, так как я его друг. А затем увидим. Завтра утром отправляюсь к доктору; до тех пор я все обдумаю».

На этом месте размышлений Рамзая пришел помощник режиссера и сказал, что завтра в одиннадцать часов утра предстоит съемка в загородной местности.

«Следовательно, утром я не смогу отправиться хлопотать о Хуане, – продолжал Рамзай, смотря на часы. – Половина десятого. Мой вечер свободен. Я пойду к Ригоцци теперь же. Решено. Главное – мудрость и хладнокровие».

Не теряя времени, Рамзай оделся, вышел на улицу и сел в трамвай, который довез его к зданию, указанному девушкой.

Как только он увидел вывеску лечебницы, им овладел гнев. «Здорового человека держат взаперти только потому, что этот человек хочет работать? Годдэм! Этому не бывать!»

«Однако не надо волноваться, – заметил себе Рамзай, – иначе дело кончится тем, что я изругаю Ригоцци и не принесу никакой пользы Хуану. Надо успокоиться. Для этого прочтем соседнюю вывеску. Что там? Проклятие! Это бюро похоронных процессий. Полезно для спокойствия. Ну, тогда другую напротив: „Магазин игрушек“. Вот это то, что нужно… Там паяцы, куколки, лошадки, пистолетики… Гм… пистолетики».

Рамзай решительно позвонил и осведомился у внимательно рассматривающей его горничной, можно ли видеть Ригоцци.

– Только в приемные часы, от одиннадцати до четырех, – сказала горничная. – Но если случай серьезный…

– Чрезвычайно серьезный.

– Подождите, я узнаю.

Пока женщина ходила к доктору, Рамзай повторял: «Хладнокровие, осторожность. Хладнокровие, осторож…»