Фальшивая жизнь

– Да, – переглянувшись, дружно кивнули подружки. – Мы тоже в деревню.

– Так и я начну с магазина, – заводя «Урал», усмехнулся Дорожкин. – Ну, а уж потом к старосте… А дальше – видно будет. Как фельдшера-то, говорите, звали?

– Алексей.

Магазин сельской потребкооперации (сокращенно – сельпо) располагался на самом краю деревни, у леса. Впрочем, лес здесь был везде. Маленькая – десятка полтора домов – деревенька, каким-то чудом уцелев во времена хрущевских «агрогородов» и почти насильственного переселения людей на центральные усадьбы колхозов, больше уже не росла, не развивалась, постепенно теряя людей. Ни школы, ни почты, ни медпункта там отродясь не имелось, что и понятно – рядом большое село Лерничи. Правда, случись что, до Лерничей еще надо как-то добраться, но это уж дело десятое. У кого мотоцикл, у кого лошадь… Будет нужда – доберутся. А то и пешком, всего-то с десяток верст, эко дело!

Как при таких условиях в Рябом Пороге еще не закрыли магазин – приезжим было не очень понятно. Но местные-то знали, что к чему. Леспромхоз! Лесорубы, водители лесовозов, трелевочников, сплавщики – вот кто постоянно заглядывал в этот маленький магазинчик, издали напоминавший избушку на курьих ножках. Ну, иногда захаживали и матросы-речники с Койвы-реки – эти приходили за водкой, по старой просеке, по принципу – бешеной собаке триста верст не крюк! Вот кто делал выручку. Лесорубы да речники – народ не бедный, и потому магазин считался очень даже рентабельным. Потому и не закрывали.

– Здравствуйте! – первым поздоровался участковый.

– Здрасте-здрасте! – Стоявшие в очереди три бабули в платках разом обернулись, пожирая глазами вошедших. Ну, интересно же! Участковый – понятно. А кто это с ним? Эвон, какие девки – тоненькие, сухолявые, видно, что городские.

Продавщица – юная и вполне симпатичная брюнеточка с аристократически тонким лицом – всплеснула руками:

– Ой, Игорь Яковлевич! Какие люди! Ого! Женя, Катя… Светка!

– Здорово, Галюнь. – Дорожкин снял фуражку. – Ты вместо тети Маши, что ль?

– Ну да. – Девчонка скривилась, словно от зубной боли. – Как всегда, как тетю Машу в отпуск, так меня – в эту глушь!

– Наверное, залетчица! – пошутил участковый.

Девчоночка, между прочим, обиделась: поджала тонкие, аккуратно накрашенные модной перламутровой помадой, губки:

– Скажете тоже! Просто знают, что родичи здесь у меня. Вот и посылают. Как будто больше некого! Ладно еще сейчас, а зимой? Дрова, снег – топи эту чертову печку… Уеду! – вдруг решительно заявила продавщица. – Вот выйду замуж и уеду в Тянск! Навсегда. Только меня тут и видели. Тебе, баба Маня, чего?

– Да мне б сахарку килограмм пять.

– По два в одни руки!

– Ой, Галенька… У меня ж, сама знаешь, внуки… А как варенье варить?

– Ну… если Игорь Яковлевич разрешит…

Игорь Яковлевич разрешил. Заодно уточнил, кто тут вчера работал – Галя или тетя Маша.

– Говорю же – тетя Маша в отпуске! Четыре семьдесят с тебя, баба Маня.

– Ой! – расстроилась хитроглазая старушка. – Почто так дорого-то? Что, разве не по девяносто копеек кило?

Галя строго поджала губы:

– По прейскуранту – девяносто четыре! По девяносто кончился.

– Это не Гавриловна ли забрала?

– Кто надо, тот и забрал, – щелкнув счетами, хмуро отозвалась продавщица. – Так! Дальше кому что? Быстрее давайте, скоро на обед закроюсь…

Угроза подействовала: старушки заторопились – накупили черствого хлеба (явно для поросят или коровы) и сладких карамелек – «подушечек». Накупив, уходить, однако, не торопились – встали на крыльце, ушки на макушке – интересно же!

– Про покойника спросить хотите? – быстро сообразила Галя. – Нет, не было. Не заходил.

– А говорят, водку покупал? – Дорожкин прищурился и склонил голову набок, исподволь разглядывая скудный ассортимент сельпо: хомуты, жестяные детские горшки, ведра, хозяйственное мыло. Из продуктов были консервы «Килька в томате», ржавая заветрившаяся селедка на развес, конфеты «подушечки», соль, сахар… ну и, конечно водка – «Московская Особая» по два восемьдесят семь за пол-литра. Водку обычно брали лесорубы, деревенские – только по большим праздникам, в обычные дни обходились бражкой и самогоном.

Гнали, гнали, сволочи! Участковый про то доподлинно знал и, в меру своих сил, боролся.

На удивление, еще имелось и вино – болгарское, «Велико Тырново», аж по трешнице за бутылку! И для кого только?

– Для ассортимента дали, – проследив за взглядом Дорожкина, усмехнулась Галя. – Хорошо, хоть всего две бутылки. Кто тут их купит-то?

– Так, значит, не заходил?

– Да точно не заходил. Я тут целый день как белка в колесе крутилась… Неужто б городского не запомнила?

– А может, из своих кто водочку брал?

– Не, свои самогонку пьют. А в леспромхозе аванс на той неделе только.

– Ладно, коли так… – Дорожкин задумчиво обернулся: – Девчонки, там, на озере, что за ребята были?

– Да не запомнили мы! – хмыкнула Кротова. – Больно уж мелкие.

– Один, постарше, – на «Десне», черная такая рама. – Колесникова, припоминая, прикрыла веки. – Еще два велика были… Поменьше «Десны»… «Орленки», да! Один светло-зеленый, с багажником, другой светло-голубой…