Факультет чудаков

— А я вас ждал, — говорит Молодцов. — Вчера ко мне приходила целая делегация от наших пионеров. Рассказали о вашей корове. Я им ответил — посмотрим. Возможно, что вы и не придете. Всякое бывает. Они рассердились. «Не ожидали, — говорят они мне, — от вас такого бюрократизма. Что за недоверие». И, когда уходили, хлопнули дверью. Вот как обиделись. Так были уверены, что вы придете. А я посмеиваюсь, нарочно выражаю сомнение. Ну, хорошо. Хорошо. Я позову Чашкина и Конькова. Они вам покажут наши достижения и недостатки, а кстати и порадуются вашему приходу. Заявление ваше будет рассматриваться вечером. Но вы можете уже считать себя принятыми.

Так они сидят и разговаривают. Весело рассуждают и пьют чай. Молодцов неумело ласкает куриц Катерины, как собак. Кажется, что вся обстановка смеется с ними и вместе с ними пьет чай.

Но вот люди меняются. И кажется, что меняется даже обстановка. Никто не смеется. И все принимают деловой вид, строгий, но отнюдь не бюрократический. В комнату входит кулак. Он входит тихо, согнутыми шагами, с полунасмешливой улыбкой на полуиспуганном лице, держа подобострастную шапку в руке, готовый ко всему, умеющий погладить и ударить. Но вот кулак свирепеет. Он меняет выражение лица, как меняют рубаху, с подобострастного на нахальный, и вот он уже не идет, он топает и кричит, он машет руками и кричит, он машет руками, точно хочет полететь, и вот всем кажется, что он летит.

— Я — Петухов, — кричит он, хотя все знают, что он Петухов.

— Но вы не петух, — говорит ему Молодцов. — Зачем же вы так кричите и машете крыльями? Не махайте руками.

— Буду, — кричит кулак, — махать руками, — он машет руками, — потому что нет такого распоряжения, чтобы мое изображение вешать в огороде. Я вам не пугало.

— Нет такого распоряжения, — подтверждает товарищ Молодцов.

— Раз нет, — кричит Петухов, — так сию минуту снимите.

— Но снимать тоже нет распоряжения, — говорит улыбаясь товарищ Молодцов, — нет распоряжения, чтобы снимать.

— Как нет такого распоряжения? А вешать есть распоряжение?

— Ни вешать, ни снимать.

— Тогда я сам сниму, — говорит кулак.

— Если сумеете, — отвечает Молодцов, — но вы не сумеете.

И вот кулак снова меняется. Он не машет руками и не кричит. Наоборот, он даже улыбается, И вот он даже смеется.

— Пусть висит, — говорит он.

— Что висит? — спрашивает Молодцов.

— Да мое-то изображение. Вашим ребятам на удовольствие, вашему огороду на пользу.

— Так, так, — говорит Молодцов, — так. А еще что скажете?

— Оно даже мне приятно, что висит. Хочу — пожалуюсь, не хочу — не пожалуюсь. В городе последнее время разные художества не одобряют. Загибами их называют. А это какой будет — правый или левый? Да что о пустяках говорить-то. Я к вам насчет налогу поговорить пришел. Сбавить надо. Я обиду долго в себе держать умею. Но благодарить, товарищ Молодцов, тоже еще не разучился. Так, так.

— Как так?

— Да так, — говорит Молодцов, — платить надо. Сколько наложено, столько и платить.

— В дурном настроении, вижу вы, — говорит кулак. — Ну, я еще зайду. Побеседуем.

И уходит.

— Вот сволочь-то, — говорит Молодцов, — того гляди, и взятку предложит. Ну, я ему предложу.

В это время приходят Коньков и Чашкин и уводят Катерину и ее мужа осматривать достижения.

— Бой-баба, — говорит Молодцов, — вот муж ни то, ни се. Видели, как перетрусил Петухова? Чуть под стол не залез.

А Катерина и ее муж осматривают достижения и недостатки. Окруженные толпой колхозных ребятишек, они переходят из свинарника в овчарник, из овчарника в парники, из парников в огород, из огорода в маслобойню, из маслобойни в сад. И везде Катерина открывает недостатки. Там не понравилась морковь. Здесь у овец очень грязная шерсть. Телята лежат там, где им не нужно лежать. Свиньи стоят там, где им не нужно стоять. В маслобойне проливают очень много молока. Сепаратор не вычищен. В амбаре водятся крысы.

Чашкин и Коньков уже начинают опасаться.

— Зачем ты повел ее сюда? Надо было сначала показать достижения, наши поля и наших лошадей. Наши машины.

— Ну, конечно. Это ведь не я, а ты привел ее сюда. Дурак этакий. Теперь она уйдет. Она порвет заявление, непременно уйдет и все из-за тебя.

— Нет, из-за тебя она уйдет.

— Нет, из-за тебя.

Они уже готовы пустить в ход кулаки. И вот они уже дерутся и кричат, позабыв, что их может услышать Катерина.

— Она уйдет из-за тебя, — удар по голове.

— Нет, из-за тебя, — удар по шее и в грудь.

— Да никуда я не уйду, дурни этакие, — разнимает их Катерина.

Они смотрят на нее и видят: она смеется. Ну, конечно, они ее плохо знают. Недостатки — где их нет — способны только усилить ее энергию, усилить ее желание работать.

— Какие мы остолопы, конечно, она останется.

И они смеются. В огороде они смеются над изображением кулака. Петухов, увеличенный в три раза. И руки, приделанные позади к спине, руки в виде крыльев, ветряной мельницы, машут, как руки Петухова, пугая птиц.

— Недостатки, — говорит Катерина, — это ничего, если их можно исправить. А у вас такие недостатки, которые легко будет исправить. А я опасалась, что у вас гладко, как на бумаге. И мне нечего будет делать.