Фагоцит разбушевался

В ответ я немедленно описал шесть основных противоречий социализма. Наверное, многие помнят:

Первое — безработицы нет, но никто не работает.

Второе — никто не работает, но планы выполняются и перевыполняются.

Третье — планы выполняются и перевыполняются, но в магазинах ничего нет.

Четвертое — в магазинах ничего нет, но у всех все есть.

Пятое — у всех все есть, но все недовольны.

Шестое — все недовольны, но все голосуют «за».

Судя по тому, как смеялся Гагарин, он этого анекдота раньше не слышал. А отсмеявшись, спросил:

— Вить, ты не боишься, что нас слушают на Земле?

— Все, что передает станция, я контролирую. Теоретически где-то может быть спрятан маленький магнитофон, но как он поймет, когда писать, а когда нет? Да и пленка сама собой в спускаемый аппарат не загрузится. Но даже если бы слушали, тоже ничего страшного. На меня и так стучит, наверное, больше десятка человек, и это только те, кто на регулярной основе.

— Неужели и близкие тоже?

— Нет, дальних хватает.

— Слушай, а можно спросить — почему тебе все сходит с рук? Кого другого за такое давно бы задвинули за сто первый километр, если не дальше.

— Юр, все очень просто. Члены Политбюро — люди пожилые и с далеко не идеальным здоровьем, больно уж у них работа нервная, да и пить им приходится столько, что я бы от таких доз давно сдох. И перед ними стоит очень простой выбор. Или воздать Вите Скворцову по заслугам, а потом маяться — кому по всяким кремлевским больницам, а кому и прямиком на кладбище. Или принять его таким, каков он есть, и быть настолько здоровыми, насколько это вообще возможно в их возрасте.

— Так, значит, ты все-таки настоящий экстрасенс?

— Конечно. При тебе же Беляева поставил не только на ноги, но и в строй!

— Ну, он вроде как сам выздоровел…

— Сам он уже полгода как помер бы, там все было очень серьезно.

— Если это правда, то можешь при мне хоть всю партию матом крыть, я никому ни полслова.

— И зря. Мне-то ничего не будет, а к тебе начнут относиться с подозрением. И вообще, вон на том блоке светодиод мигает красным, а должен зеленым. Держи тестер и каждые пять секунд транслируй показания, а я полез туда.

Нештатная работа блока считывания магнитной памяти (да, тут была и такая, на трех с лишним тысячах ферритовых колечек, перевитых проводами) стала последним, что мне пришлось исправлять. А потом от меня требовалось только по очереди тестировать блоки и убеждаться, что все прекрасно работает. В процессе чего я сначала насвистывал, а то как-то незаметно начал напевать:

— Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе…

— Что это ты поешь, никогда такого не слышал? — удивился Юрий.

— Да вот, пытаюсь между делом песенку сочинить, — опомнился я. — Пока застрял на первой строчке. Может, подскажешь рифму?

— Как там у тебя — земля в иллюминаторе? Ну, например, летим к такой-то матери.

— Отличная рифма, но, по-моему, ее лучше использовать немного иначе. Скажем, «как сын грустит о матери».

В общем, к концу условного дня мы с Юрием смогли сочинить песню до конца. Одному-то мне заниматься таким бесстыжим плагиатом было бы неудобно, а в соавторстве с первым космонавтом — оно вроде как и ничего.

Глава 26

Я даже не подозревал, что встречать нас соберется столько народа, но быстро сообразил — они же сбежались на Гагарина. Уже начиная от Лумумбария, то есть Университета Дружбы народов, встречающие стояли вдоль Ленинского проспекта сплошной стеной и не в один ряд.

Юрий, получивший за полет генерал-майора, был в парадном мундире, а я, как и положено сотруднику органов — в штатском. Мне, кстати, звания не подкинули, я как был, так и оставался майором.

С Верой мы сразу после посадки договорились по телефону, что встречать меня она не поедет, а я, естественно, сразу по окончании торжественных мероприятий еду домой. Пережили три недели разлуки, как-нибудь переживем и еще несколько часов. Хотя, конечно, так надолго мы не расставались с момента возвращения Скворцова из армии.

Юрий ехал на месте рядом с водителем, причем, естественно, стоя, и почти всю дорогу с рукой у козырька. А я — сзади. Так нас разместили для того, чтобы не очень бросалась в глаза разница в росте — мои метр восемьдесят пять против его метра шестидесяти пяти.

— Зря, — улыбнулся Юрий, когда ему об этом сообщили, — пусть бы народ порадовался, до чего дошла наша советская наука. Уже таких здоровенных лбов в космос запускаем и, главное, ухитряемся их еще и вернуть оттуда.

Полет для него все-таки не прошел бесследно — сразу после посадки он и ходил неуверенно, и вид имел довольно бледный, то есть кровь отливала от головы. Но быстро пришел в себя, а я вообще благодаря неусыпным трудам Антонова чувствовал себя почти нормально. Единственное, сила земной тяжести поначалу показалась мне несколько чрезмерной, как будто я вернулся не на родную планету, а на какой-нибудь Сатурн.

— Да, твой аутотренинг — это вещь, — с долей зависти сказал Гагарин, когда мы только выбрались из «Союза». — Научишь?