Ф. В. Каржавин и его альбом «Виды старого Парижа»

Порядки в пансионе становились несносными для Каржавина по мере его взросления. Юношу возмущали запреты выходить одному из дома, гулять по городу, посещать друзей и даже богослужения в доме русского посланника графа П. Г. Чернышова. О развлечениях не могло быть и речи. Он жаловался отцу: «<…> г-н Вовилье прогнал бы меня, а г-н Гериссан измучил бы своими глупостями, если бы узнали они, что я хоть единожды побывал в Комедии и на других спектаклях»[98]. И сокрушался, явно сгущая краски, что по возвращении в Петербург не будет «иметь и понятия о том, что такое Париж, Версаль и французский двор», и станет «настоящим разиней, который, где ни появится, всему дивится»[99].

Недостаток свободы ему отчасти возмещали книги. «Чтение — моя страсть, — не боялся признаваться Федор в книжных тратах, уверенный, что отец его не осудит. — Вы мне поверите, насколько я люблю хорошие французские книги и книги любопытные»[100]. Из своих скудных средств он выкраивал деньги на приобретение французских изданий «по философии, физике, ботанике, хирургии, химии» и особенно гордился, что сумел заполучить вышедший пятью годами ранее «труд барона Страленберга о Российской империи[101], переведенный на французский язык с немецкого г-ном Барбо, близким другом дядюшки и моим также»[102].

В некрологе Барбо де ла Брюйера (1781) действительно сообщалось, что к работе над переводом Страленберга переводчик привлек двух «молодых русских, находившихся под его опекой»[103], — это были Ерофей Каржавин и его совсем еще юный племянник. Так мы узнаем об опеке, которая при явно недостаточной поддержке из России стала еще одним источником существования Каржавиных в Париже, по-видимому, немаловажным:

Около 1756 года он [Барбо де ла Брюйер] бесчисленное количество раз хлопотал, чтобы упрочить положение во Франции двух молодых русских, которые покинули свою страну, движимые любовью к знаниям; и хоть сам он не был обеспеченным человеком, пожертвовал им свою ренту в 400 ливров — единственное богатство, доставшееся ему от отца <…>[104]

Мы не знаем, была ли эта выплата разовой или неоднократной, передавалась ли сумма в руки подопечным (что маловероятно) или была израсходована на их содержание, жилье, стол, одежду, обучение. Но в контексте наметившегося после 1755 года сближения между Россией и Францией сотрудничество с носителем русского языка при подготовке издания «труда Страленберга о Российской империи», очевидно, представлялось достаточно важным — требующим вознаграждения.

Примечательно, насколько велика была в это время государственная надобность в людях типа Ерофея Каржавина и как непросто было найти их в Париже: «<…> ибо не находится такой россиянин, который владел бы нашим языком и был бы расположен обосноваться во Франции», — писал в том же 1755 году другой благодетель Каржавиных, Филипп Бюаш, прощупывая возможность улучшить положение своих русских друзей во Франции[105]. При этом он подчеркивал, что для государства были бы весьма полезны переводы Ерофея Каржавина, касающиеся истории и географии России, которые «позволят лучше узнать нацию, выдающуюся сегодня в Европе»[106].

Важно подчеркнуть, что в то же самое время возобновились попытки янсенистов (к которым принадлежал Барбо де ла Брюйер) возвратить в общественное поле дискуссию об объединении церквей. К жизни был вызван старый «Проект объединения русской православной и католической Церквей, представленный в 1717 г. Петру I докторами Сорбонны»[107], который Барбо де ла Брюйер поместил в приложении к переводу Страленберга; содержание документа он наверняка обсуждал со своими русскими помощниками.

Очень важно, что еще ребенком Федор получил возможность общаться с известными французскими учеными, осматривать их библиотеки и коллекции, наблюдать за опытами в лабораториях, наконец, он приобрел их поддержку, которая пригодилась ему в будущем. Когда в августе 1763 года юноша освободился от опеки Эриссана и Вовилье, на некоторое время он нашел приют в доме астронома Жозефа-Никола Делиля (1688–1768)[108], который не только открыл для него двери своей библиотеки, но и одарил своими «бумагами», в том числе — двумя редкими метеорологическими таблицами, пригодившимися позже в работе над русским переводом Витрувия[109]. Не приходится сомневаться, что новая обсерватория, основанная Делилем в 1747 году, сразу после его возвращения из России, также была доступна Каржавину. Там в башне особняка Клюни трудились знаменитые в будущем астрономы — Жозеф-Жером Лефрансуа де Лаланд (1732–1807), автор капитальной, переведенной на многие европейские языки «Астрономии» (Paris, 1764), Шарль Мессье (1730–1817), прозванный «охотником за кометами», и другие.