Ф. М. Достоевский

«Ненависть, которую я, в качестве дворянина, испытывал постоянно в продолжение первых лет от арестантов, становилась для меня невыносимой, отравляла всю жизнь мою ядом. В эти первые годы я часто уходил, без всякой болезни, лежать в госпиталь, единственно для того, чтобы не быть в остроге, чтобы только избавиться от этой упорной, ничем не смиряемой всеобщей ненависти. «Вы, железные носы, вы нас заклевали!» – говорили нам арестанты, и как я завидовал, бывало, простонародью, приходившему в острог! Те сразу делались своими товарищами».

И, встреченный ненавистью арестантов, Достоевский в течение всего периода пребывания в остроге чувствовал себя одиноким: «Помню, что во все это время, несмотря на сотни товарищей, я был в страшном уединении».

Расширив круг своих наблюдений далеко за пределы внутреннего мира, Достоевский тем не менее остался тем, чем был: он продолжал жить обособленной рефлективной жизнью; по-прежнему он усиленно работает над самим собой, тщательно анализирует свой внутренний мир. Полученные новые впечатления и наблюдения служат ему лишь материалом для переустройства этого внутреннего мира. «Одинокий душевно, я пересматривал всю прошлую жизнь мою, перебирал все до последних мелочей; вдумывался в мое прошедшее, судил себя один неумолимо и строго и даже в иной час благословлял судьбу за то, что она послала мне это уединение».

Одним словом, «внутренняя работа кипела»… А одновременно с ходом внутреннего перерождения росла и развивалась старинная душевная болезнь.

«Я вышел из каторги решительно больной»… «Вообще каторга много вывела из меня и много привила ко мне. Я, например, уже писал тебе о моей болезни (обращается он к брату). Странные припадки, похожие на падучую, и однако ж, не падучая»…

На самом деле его нервное расстройство привело уже к эпилепсии.

Таким образом, о душевном исцелении не могло быть и речи: душевная жизнь Достоевского функционировала точно так же и в том же самом направлении, как и прежде. Только теперь болезненные симптомы обозначаются ярче и вместе с тем работа его художественного творчества приобретает большую силу.

Лишенный в продолжении четырех лет каторги возможности иметь под руками книги, лишенный возможности вдохновляться книжным путем, Достоевский начинает работать вполне самостоятельно. Если в произведениях первого периода для выражения собственных настроений он часто прибегал к подражанию литературным образцам Запада, преимущественно Гофману и Бальзаку, то теперь в создаваемых романах все, от фабулы до самых незначительных эпизодов, принадлежит ему вполне. Теперь вполне оправдывается данное ему название «субъективнейшего из романистов», который «все, что пишет, – все переживает и чувствует, даже с великим порывом и увлечением», который рисует своих героев исключительно «по образу и подобию своему», который никогда «не достигнет полной объективности».[3]

«Душевно одинокий» писатель годами обдумывает свои произведения. В его голове годами создаются и развиваются образ и характер героев. «Характер, созданный мной, – сообщает он по поводу одной проектируемой повести, – потребовал нескольких лет развития». «В нем (в романе «Село Степанчиково и его обитатели») есть два огромных типических характера, создаваемых и записываемых пять лет». «Я писал его два года… Тут положил я много души, много плоти, много крови».

Создавая «огромные типические» характеры, он подводит итоги внутреннего опыта; в этих характерах он воплощает владевшие его душой чувства и настроения, он приводит в систему пережитые им ощущения.

Как известно, он создал всего два таких огромных характера: он разделил всех людей на хищников и людей смирных. Подобное разделение было продиктовано ему двумя крайними полюсами его душевного мира, двумя наиболее яркими проявлениями его душевной жизни.

Присмотритесь внимательнее к тому, как Достоевский рисует психическую деятельность своих героев. Вы увидите, какую особенную роль в их психической деятельности играют «темные» чувства и настроения. Эти чувства и настроения врываются в их душевный мир как бы извне, как что-то чуждое, разрушительное, стихийное. Герои Достоевского в первый момент пробуждения подобных чувств и настроений не могут дать себе отчета в том, какие причины вызвали изменение обычного хода внутренней жизни.

«Меня целые три дня мучало беспокойство, покамест я догадался о причине его» («Белые ночи»).

«Какое то неприятное чувство овладело Ордыновым. Неизвестно почему, ему стало тяжело глядеть на этого старика» («Хозяйка»).

«И как могла родиться во мне такая ожесточенность к такому вечно страдавшему существу, как матушка?» («Неточка Незванова»).

«В ужасе он старался восстать против рокового фатализма, его гнетущего, и в минуту напряжения сильной отчаянной борьбы какая-то неведомая сила опять поражала его» («Хозяйка»).

«Что-то неудержимо влекло меня к ней… Все во мне волновалось от какого-то нового, необъяснимого ощущения «(«Неточка Незванова»).