Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

Зло, которым страдала редакция, очевидно, досталось Федору

Михайловичу по наследству, и при нем оно не только не исцелилось, а

увеличилось. Хозяйство не было непосредственно в его руках, и он не хотел брать

его крепче в свои руки, не чувствуя к нему охоты и считая литературную сторону

важнее. Касса редакции в это время была очень скудна, часто совсем пуста; следовательно, всякое движение в хозяйстве задерживалось. Под конец, в самую

важную минуту новой подписки, было много случаев, что требования

подписчиков, поступавшие в редакцию, вовсе не доходили до редактора.

И при всем этом - дело удивительное! - на "Эпоху" 1865 года все-таки

набралось 1300 подписчиков, то есть число, с которым мог бы с некоторым

трудом начинать и вести издание новый журнал. Но старый журнал,

обремененный сделанными затратами, не мог выдержать. После февральской

книжки в редакции не оказалось ни копейки денег, никакой возможности платить

сотрудникам, за бумагу, в типографию. Все рассыпалось и разлетелось; семейство

Михаила Михайловича осталось без всяких средств, и Федор Михайлович остался

с огромным долгом в пятнадцать тысяч.

Так погибла "Эпоха". Рассказывая ее историю, я не упомянул об одном

обстоятельстве, имевшем тоже свое значение, - именно об отношении к журналу

остальной литературы, то есть главным образом петербургских издании,

составлявших, как и до сих пор, огромное большинство периодической печати.

Отношение это с начала и до конца было враждебное, и, вследствие стараний

самой "Эпохи", вражда эта возрастала и разгоралась с каждым месяцем {63}. Во

"Времени", несмотря на бывшую полемику с "Современником", в конце 1862 года

(в сентябрьской книжке) была еще помещена статья Щедрина, а в первой книжке

1863 года явилось стихотворение Некрасова "Смерть Прокла" {64}. Но "Эпоха"

уже не имела ничего общего с "Современником". Направление ее было уже

сознательно славянофильским; припоминаю, как однажды Федор Михайлович по

поводу какой-то статьи в защиту "Дня" прямо сказал: "Это хорошо; нужно

помогать ему сколько можем". Разрыв с нигилистическим направлением был

полный, и против него исключительно направилась полемика, до которой Федор

Михайлович вообще был большой охотник. Он имел дар язвительности, иногда

очень веселой, и еще в последних книжках "Времени" очень остроумно задел

Щедрина {65}, хотя не по вопросу, касавшемуся направления. Между тем не

только Щедрин, бывший с 1863 года присяжным сотрудником "Современника", внес в него свое остроумие и глумление, но в 1864 году этот журнал вообще стал

заниматься полемикой в неслыханных дотоле и неповторявшихся потом размерах

{66}. Поднялась ужасная война, которую "Эпоха" сперва весело поддерживала, но

в которой наконец принуждена была остаться позади своих противников, так как

не могла поравняться с ними ни в задоре и резкости выражений, ни во множестве

печатных листов, усыпанных этими выражениями. За "Современником" тянули в

ту же сторону другие издания. Для людей, исполненных гражданских порывов и

208

не имеющих ни уменья, ни возможности в чем-нибудь их выразить, ничего не

могло быть удобнее, как отыскать себе врага в собственной сфере и приняться

всячески его казнить. Полемика становится, таким образом, гражданским

занятием, и вот благороднейшая причина, по которой она иногда так разрастается.

В этой чернильной войне "Эпоха" вела себя почти безукоризненно, оставаясь на

чисто литературной почве и имея в виду всегда принципы, и потому, конечно, была слабее противников, которым не было счета и которые разрешали себе не

только всякое глумление и ругательство, например, называли своих оппонентов

ракалиями, бутербродами, стрижами и т. п., но и позволяли себе намеки на то, что

мы не честны, угодники правительства, доносчики и т. д. Помню, как бедный

Михаил Михайлович был огорчен, когда его "расчет с подписчиками" был где-то

продернут и доказывалось, что он обсчитал своих подписчиков <...> {67}

XI

Тяжелый год. - "Преступление и наказание"

Летом 1865 года, в конце июля, Федор Михайлович уехал за границу. В

сентябре и октябре он жил в Висбадене (см. письма к Врангелю). В ноябре он уже

опять был в Петербурге и оставался здесь весь 1866 год. Этот год имел в его

жизни большое значение. С января стал появляться в "Русском вестнике" роман

"Преступление и наказание", а осенью, 4-го октября 1866 года, Федор

Михайлович познакомился с Анной Григорьевной Сниткиной, своею будущею

женою {68}.

В продолжение всего этого времени мы с ним не видались. У нас вышла

первая размолвка, о которой не стану рассказывать. Отчасти, но лишь в самой

ничтожной части, тут участвовали и те неудовольствия и затруднения, которые

бывают при падении общего дела. Приходится делить общее несчастие, и каждый

из участников, естественно, старается, чтобы его доля была как можно меньше.

Грустно вспоминать черты эгоизма, которые таким образом обнаруживаются. Но

повторяю, дела не имели при нашей размолвке никакого существенного значения.

Нечего и говорить, что Федор Михайлович был очень внимателен к своим

сотрудникам, так что все они сохранили к нему уважение и расположение. Но он