Читаем Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования полностью

Однако в целом взгляды французского критика на русскую литературу были ошибочными, ибо он исходил из ложных представлений о России. Она была в его восприятии страной экзотической и загадочной. И вот Вогюэ обращается к творчеству великих русских писателей с тем, чтобы найти у них разгадку "тайны России"[2069], каковой является для него русский национальный характер — "русская душа". Одним из специфических проявлений русского характера является, по мнению Вогюэ, религиозность, которая находит свое выражение в творчестве Достоевского — поборника "религии страдания". Воплощением "основной христианской идеи русского народа — благости страдания самого по себе"[2070] — Вогюэ считает роман "Преступление и наказание".

В "Преступлении и наказании" талант Достоевского, утверждает Вогюэ, достиг своего апогея. Все поздние романы критик рассматривает как ступени упадка, который впервые дает себя знать в "Идиоте", где новаторский реализм "Преступления и наказания" сменяется, по Вогюэ, "мистическим реализмом"[2071]. Самое неблагоприятное мнение сложилось у Вогюэ о "Братьях Карамазовых". Критик называет этот роман "бесконечной историей" и утверждает, будто бы лишь немногие в России смогли прочесть его до конца[2072]. Впрочем, и о "Преступлении и наказании", весьма высоко им оцененном, Вогюэ говорил, что читать этот роман — "добровольная пытка"[2073].

Так или иначе, книга Вогюэ оказала немалое воздействие на немецкую критику. Т. Кампман считает, что Вогюэ "так сильно повлиял на немецкий натурализм — натуралисты даже считали его одним из своих — что мы вполне можем сопоставить его с нашими немецкими критиками"[2074]. Правда, современный западногерманский исследователь А. Раммельмайер возражает Кампману, заявляя, что книга "не могла оказать столь быстрого воздействия"[2075]. Однако факты свидетельствуют в пользу Кампмана. Очерки, из которых составлена книга "Русский роман", публиковались с 1883 по 1885 г. в крупнейшем журнале "Revue des Deux Mondes", который читали во всей Европе, в том числе и в Германии. Во-вторых, сразу же после ее появления в немецкой критике встречаются ссылки на Вогюэ. О нем не раз упоминает Цабель. Часто ссылается на Вогюэ и Харден, во всех суждениях которого ощущается дистанция "славянский мир-западный мир". Сам Достоевский для Хардена прежде всего "человек славянского мира"[2076]. Своеобразие Достоевского-художника, который "разрушает литературные каноны и на их развалинах возводит свой причудливый мир", Харден также воспринимает как нечто экзотическое[2077]. Но высоко оценивая Достоевского-психолога, он отрицательно отзывается о религиозных и славянофильских идеях писателя. Более того, сложную позицию Достоевского по отношению к Европе Харден тонко осмысляет как неприятие антигуманистической сущности буржуазного общества или, как он сам пишет, "безбожного учения Запада"[2078].

Наконец, знакомство с книгой Вогюэ во многом определило и суждения Брандеса. Он почти дословно повторяет автора "Русского романа", когда говорит о Достоевском как о "настоящем скифе, истинном варваре без единой капли классической крови"[2079]. Брандес разделяет также точку зрения Вогюэ на Достоевского-художника. Художественное своеобразие русского писателя представляется Брандесу отступлением от канонов прекрасного.

Исходящий от Вогюэ тезис о "русской душе" воскресает и получает иное осмысление по мере того как в немецкий натурализм вторгаются, разлагая его, новые принципы искусства, порожденные новейшей буржуазной философией в Германии и прежде всего — учением Ницше.

III. Проблема "Достоевский-Ницше"
Перейти на страницу:

Все книги серии Литературное наследство

Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже