Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования

Одно замечательное высказывание о Салтыкове-Щедрине, который писал с неменьшей силой и о неменьших "ужасах", чем Достоевский, с большой ясностью показывает, чего недоставало Короленко в авторе "Братьев Карамазовых". Великому сатирику Короленко ставил в заслугу, что "в самые мрачные минуты нашей недавней истории" он смеялся. "Представьте только в самом деле, — писал Короленко, — что в то время, когда и без того было так жутко, еще Щедрин затянул бы унылую заупокойную песню <…> Да, нужно было великую нравственную силу, чтобы, чувствуя так всю скорбь своего времени, как чувствовал ее Щедрин, уметь еще пробуждать в других смех, рассеивающий настроение кошмара и вспугивающий ужасные призраки"[1863]. Этого "вспугивающего" начала Короленко не находил в творчестве Достоевского, не рассеивавшего, а рождавшего впечатление кошмара. "Смех" Щедрина, опиравшийся на политически прогрессивное осмысление действительности, и был, с точки зрения Короленко, тем здоровым "отражением", которое в произведениях искусства приобретает особое идейно-эстетическое значение.

Основываясь на просветительском понимании задач искусства, Короленко, как и великие русские демократы — Белинский, Добролюбов, Чернышевский, — придавал огромное значение не только познавательной и эстетической, но и общественно воспитательной роли литературы. Поэтому в эпоху жестокой реакции 80-х годов, когда писатель работал над статьей об Альбове и фиксировал свои раздумья о Достоевском в дневнике, он так настойчиво выдвигал требование "психически деятельного момента" в произведениях искусства, требование, вытекавшее из последовательного утверждения активного отношения к жизни и стремления противостоять силам реакции. Поэтому же, признавая в Достоевском выдающегося мастера, в своих высказываниях этого времени Короленко по преимуществу осмысливал его наследство не столько как общечеловеческую идейно-эстетическую ценность и не как порождение определенной исторической эпохи, с потрясающей силой запечатлевшее ее уродства и противоречия, но, исходя из задач своего трудного времени, с точки зрения его воздействия на общественное сознание.

Выражая озабоченность состоянием современной литературы и, в частности, влиянием на нее Достоевского, в первом — неопубликованном наброске статьи об Альбове Короленко с горечью отмечал "столь распространенную и излюбленную в последнее время" в литературе тему душевных болезней (герой повести Альбова "День итога" — тоже душевнобольной)[1864]. Поэтому понятно, что воздействие тех болезненно острых, пессимистически окрашенных переживаний, которые с такой мощью и такой приближенностью к читателю передавал Достоевский, казалось ему крайне нежелательным, социально опасным.

Позиция Короленко в 80-е годы по отношению к Достоевскому резко противостояла его апологии со стороны реакционных кругов, особенно усилившейся тотчас после смерти великого писателя. Если бы критический этюд об Альбове, в котором так много внимания уделено его учителю, был завершен и опубликован, мы имели бы не только более полное представление о короленковских оценках Достоевского. Этюд составил бы еще одно из звеньев в последовательной борьбе против реакционных веяний, которую Короленко вел в это время во всех сферах своей многообразной деятельности.

Критически высказываясь о Достоевском, Короленко, как мы видели, ценил и положительные, прогрессивные стороны его творчества и сумел поставить его произведения на службу своей общественно-политической борьбе. Так, он использовал образ Голядкина в статье "Современная самозванщина", всей своей сутью направленной против самодержавно-бюрократического режима угнетения и беззаконий. Также послужил ему образ и Сони Мармеладовой в защите "падших".

Короленко отдал дань внимания автору "Братьев Карамазовых" не только в критических высказываниях и беглых упоминаниях. Он откликнулся на его деятельность и в своем художественном творчестве, что имеет все основания стать предметом специального изучения.

II. Пометы В. Г. Короленко на книгах Достоевского. Сообщение И. А. Кронрод