Ф

Встаю на ноги. Шатаюсь не только я, но и кабина. Восьмой этаж, девятый, десятый. Такого со мной еще не бывало. Смахнув с лица слезы, гляжу на часы. Четыре часа четырнадцать минут. Запомни этот день, говорю я себе: восьмое августа две тысячи восьмого года, четыре часа четырнадцать минут. Что именно случилось, ты еще успеешь узнать. Лифт останавливается, открываются двери. В последнюю секунду, пока они не закрылись, успеваю выскочить наружу.

Мне приходится еще немного постоять у стенки, потом я направляюсь в офис, еще не вполне придя в себя. Все кажется каким-то другим – столы, лица, предметы. Войдя в зал заседаний, бормочу извинения – разумеется, начали без меня. Снимаю пиджак, вешаю его на спинку незанятого стула, сажусь, делаю вид, будто все в порядке – похоже, мне это удается. В этом я спец.

Вид моих сотрудников удручает меня сильнее, чем когда бы то ни было. Унылая посредственность, и ничего больше. Может, все дело в том, что я принимаю на работу исключительно посредственных людей. Меньше всего мне нужно, чтобы кто-нибудь мог видеть меня насквозь. Вот Леман и Шрётер, и Келлинг, чью дочь я крестил, и Пёльке, которого я уволил бы, появись у меня хоть малейший повод, – не люблю его, и все. Вот Мария Гудшмид, рядом с ней кто-то, все время забываю, как его зовут. И Фельзнер. Он мне как раз нравится, но почему – тоже не могу сказать. Когда я вошел, Леман о чем-то докладывал, но теперь все умолкли, глядят на меня и ждут.

Делаю глубокий вдох. Голос хриплый, и такое чувство, что у меня вот-вот опять польются слезы, но надо ведь что-то сказать. Выдавливаю из себя пару фраз о том, какая приятная у нас складывается атмосфера, и ту самую цитату из Бхагавадгиты – Кришна говорит Арджуне: «Вот ты стоишь предо мной, великий воин. Так что не задавай вопросов, вставай и борись». Они и не догадываются, что скоро у них не будет никакой работы, что некоторых из них могут привлечь как соучастников. Однако тайное всегда становится явным: эти люди – никакие не преступники, они на такое даже не способны.

– «Вставай и борись» – это не из Бхагавадгиты, это в Библии сказано, – поправляет меня Мария Гудшмид.

На вероятность того, что займы с рейтингом «ААА» могут когда-либо существенно упасть в цене, вставляет Келлинг, можно, в принципе, закрыть глаза. Рейтинг «ААА» был и будет знаком того, что облигации свободны от рисков, это классический закон инвестирования в стоимость.

Проблема, добавляет Пельке, заключается в том, что инвестиционные банки сами вкладываются в те позиции, которые затем активно предлагают более мелким организациям. Таким образом, они сами определяют ценность своего продукта; иными словами, размер суммы, которую они хотят получить, устанавливается ими совершенно произвольно.

В какой-то момент, сообщает Фельзнер, США выразят коллективное недовольство этой системой. Но в настоящий момент остается только ждать. Есть указания на то, что новый аватар Кришны будет явлен нам уже в нынешние времена.

Что, однако, вовсе не означает, что этим аватаром будет человек, добавляет Мария Гудшмид.

Если, к примеру, делать ставку на секьюритизированные активы, говорит Леман, то нельзя даже предположить, каким ощутимым может быть удар в случае краха крупнейших финансовых конгломератов на рынке деривативов. Не существует формулы, по которой можно было бы надежно просчитать все риски.

– Клюссен выводит деньги, – произношу я.

Вмиг воцаряется тишина.

Но, наверное, он еще не принял окончательного решения, осторожно интересуется Фельзнер. Наверняка это еще можно предотвратить.

Не лучший момент, чтобы терять наиболее значимого инвестора, отмечает Мария Гудшмид.

При необходимости можно прибегнуть к определенным уловкам, намекает Леман. Если, к примеру, – ввиду нестабильности рынка, которой можно найти законное объяснение, – нельзя в точности установить размер капитала, то средства вкладчика могут быть временно заморожены его доверенным лицом, даже если вкладчик и не выражал на это согласия.

Все это теория, обрывает его Шретер. Ни один суд к такому аргументу прислушиваться не будет.

Вернемся к проблеме с инвестиционными банками, перебивает Пельке. Он бы предложил кое-что из акций подшортить, но не вкладывать в это дело значительных сумм.

Лишь те, кто действует, могут рассчитывать на благосклонность Кришны, добавляет Леман.

Некоторые действуют, но Кришна почему-то все не благоволит и не благоволит, раздраженно парирует Пельке. Бог свободен в своих решениях, ведь бог и есть свобода.

Поэтому иногда плохим и достается все самое хорошее, подытоживает Келлинг, а хорошие остаются ни с чем. Нельзя с точностью установить кредитный риск младших траншей пула ипотечных кредитов, а потому…

– Благодарю вас, – говорю я и встаю. До сих пор я сохранял хорошую мину при плохой игре, держал спину прямо и не подавал виду. Но довольно.

– Еще один вопрос! – кричит мне вдогонку Шретер.

За моей спиной захлопывается дверь.