Эзотерический мир. Семантика сакрального текста

— Нет, мы просто констатируем факт. А факт как таковой не является суровым, принятым или непринятым; это просто то, что есть. Большинство из нас избегают смотреть на вещи, как они есть в действительности. Но все это вполне очевидно и не может быть скрыто. Изолированность — таков путь жизни, путь мира. Благодаря деятельности, сосредоточенной на себе, человек изолирует себя, независимо от того, женат он или нет, говорит ли о сотрудничестве или о национализме… Когда отчуждение от мира доходит до предела, может появиться состояние невроза; иногда этот невроз — при наличии таланта — проявляется в произведениях искусства, литературы и т. п.

Удаление от мира с его шумом, грубостью, ненавистью и наслаждениями — разве это не часть процесса изоляции? Только саньяси проделывают это во имя религии, Бога, а человек в мире конкуренции принимает это как часть социальной структуры. Пребывая в изоляции от мира, вы приобретаете силы, некоторые качества аскетизма и воздержания, которые дают вам ощущение власти. А власть — будь она авторитет олимпийского чемпиона или власть премьер-министра или главы церкви — всегда одна и та же. Власть — это одна из форм зла, если можно применять это слово, и человек, проявляющий власть, никогда не откроет дверь, ведущую в Реальность. Таким образом, изоляция от людей не может быть путем…

… Человек должен быть наедине с собой, но такое одиночество не есть изоляция. Одиночество подразумевает освобождение от мира жадности, ненависти и насилия со всеми их тонкими проявлениями, освобождение от тяжелого чувства покинутости и отчаяния.

Быть одиноким означает не принадлежать ни к какой религии, нации, верованию, догме. В этом состоянии одиночества возникает непорочность, которую не может затронуть злое воздействие людей. Это та непорочность, которая может жить в мире со всем его хаосом и все же принадлежать миру. Она не облачается в особые одежды. Добродетель не расцветает на каком-либо пути, ибо к Истине пути нет».

В другой беседе Кришнамурти пытается объяснить, что только в творческом одиночестве становится возможной целостность человека, любовь и сотрудничество. Вот эта беседа.

«Он был старый монах, почитаемый тысячами людей. Тело его хорошо сохранилось, голова была выбрита, а одежда шафранного цвета была обычным одеянием саньяси. В руках у него был большой посох, служивший уже много лет, на ногах — сильно поношенные матерчатые туфли. Мы сидели на скамейке, высоко над рекой. С правой стороны находился железнодорожный мост, налево, вниз по течению, река делала крутые повороты. На другом берегу реки лежал густой туман, можно было видеть только верхушки деревьев; казалось, что они плыли по разлившейся реке. Воздух был недвижим, ласточки летали низко над водой. Река было весьма древняя и священная. Люди приходили сюда издалека, чтобы умереть на ее берегах и здесь быть преданными огню. Река была предметом поклонения; ее прославляли в песнопениях и считали самой священной. В нее сбрасывали отходы, люди в ней купались, пили из нее воду, стирали одежду. На берегах ее можно было видеть людей, сидящих неподвижно в медитативной позе с закрытыми глазами и выпрямленной спиной. Дары этой реки были обильны, люди ее загрязняли. В период дождей уровень воды поднимался на 20–30 футов; вода смывала накопленные отбросы и покрывала землю наносами, которые обеспечивали урожай крестьянам, жившим вдоль берега реки. Иногда можно было видеть проплывающие деревья, вырванные с корнем сильным течением, а также трупы животных, на которых сидели грифы и вороны и дрались за добычу. Изредка из воды появлялась вдруг рука или нога, или даже все тело человека.

В это утро река было чудесна; на ее поверхности совсем не было ряби. Другой берег казался очень далеким. Солнце давно уже взошло, но туман не рассеялся, и река текла, как некое таинственное существо. Монах хорошо знал эту реку; он провел на ее берегах много лет в окружении своих учеников и был уверен, что река всегда будет точно там же и что пока существует человек, она будет жить так же. Оп привык к пей, и это было очень жаль. Сейчас он смотрел на нее глазами, которые видели ее много тысяч раз. Человек привыкает к красоте и уродству, а свежесть дня уходит безвозвратно.

— Почему вы, — спросил он звучащим весьма авторитетно голосом, — против установленной морали, против писаний, которые мы считаем священными? Вероятно, на вас повлиял Запад, где свобода — это распущенность, где никто, за весьма малым исключением, не знает вообще, что такое настоящая дисциплина. Вы, очевидно, не читали ни одной из наших священных книг…