Еврипид: Полное собрание трагедий в одном томе

возвращение Геракла кладет конец проискам Лика, и первая половина трагедии

завершается радостной игрой героя с еще не оправившимися от испуга детьми.

Здесь, однако, в действии наступает резкий перелом, вызванный вмешательством

Геры, ненавидящей Геракла. Это по ее приказу в дом Геракла проникает богиня

безумия Лисса, помрачающая сознание героя; в припадке безумия, видя в жене и

детях своих давнишних врагов, Геракл убивает их и начинает разрушать

собственный дом; только появление его вечной благодетельницы Афины

прекращает губительное помешательство Геракла: ударом тяжелого камня в грудь

она сражает обезумевшего богатыря и повергает его в тяжелое забытье.

Частичное или временное расстройство рассудка человека, ведущее к

совершению нечестивого деяния, нарушению общепринятых нравственных норм,

было знакомо греческой литературе задолго до Еврипида, хотя и получало

далеко не всегда одинаковое истолкование. Гомеровский Агамемнон, оскорбивший

в своей неумеренной гордости славнейшего героя - Ахилла, объяснял это

впоследствии вмешательством богини Аты, персонификации "ослепления",

вторгающегося извне в сознание человека. Эсхиловские герои - тот же

Агамемнон, решающийся принести в жертву собственную дочь; Этеокл, готовый на

братоубийственный поединок с Полиником,- оказываются способными на такой

поступок только в состоянии исступленной одержимости, влекущей за собой

помрачение рассудка, - однако без всякого божественного вмешательства извне.

Еврипид возвращается к "гомеровской" трактовке безумия не потому, что он не

умеет изобразить состояние пораженного таким недугом человека. Рассказ

вестника о поведении Геракла в состоянии сумасшествия, а также о его

патологическом сне, равно как описание безумствующей Агавы или находящегося

в состоянии тяжелой психической депрессии Ореста в более поздних трагедиях,

показывают, что Еврипид успешно использовал в этой области наблюдения

современной ему медицины, искавшей причины психических расстройств не вне

человека, а в нем самом. Если в разбираемой трагедии безумие Геракла

вызывается именно злокозненным божественным вмешательством, то его

назначение в художественном замысле Еврипида не вызывает сомнения: источник

зла и бедствий, обрушившихся на прославленного героя, лежит не в его

"нраве", а в злой и капризной воле божества.

Эта мысль становится еще нагляднее при сравнении "Геракла" с Софокловым

"Аяксом". Как известно, и там вмешательство Афины, помрачившей рассудок

Аякса, приводит к трагическому исходу: истребив вместо Атридов и их свиты

ахейское стадо, Аякс, придя в себя, не может пережить навлеченного на себя

позора и кончает жизнь самоубийством. Мысль о самоубийстве владеет и

Гераклом, но при помощи Тесея, подоспевшего на выручку к другу, он ее

преодолевает: истинное величие человека состоит в том, чтобы переносить

испытания, а не сгибаться под их тяжестью; ужасное преступление он совершил

по воле Геры и не должен расплачиваться за него своей жизнью. Для героев

Софокла объективный результат их действий снимал вопрос о субъективных

причинах: напав на стадо, Аякс сделал предметом осмеяния себя самого, а не

Афину, и его рыцарская честь не может примириться с таким положением вещей.

Героев Еврипида страдание учит делать различие между собственной виной и

вмешательством божества: не снимая с себя ответственности за содеянное и

стремясь к очищению от пролитой крови, Геракл вместе с тем понимает, что,

оставаясь жить, он совершает человеческий подвиг, достойный истинного героя,

в то время как самоубийство было бы только уступкой порыву малодушия. К тому

же такое решение бросает очень неблагоприятный отсвет на Геру, истинную

виновницу страданий Геракла. Боги, по чьей воле люди без всякой вины терпят

такие страдания, недостойны называться богами - мысль, неоднократно

высказываемая в различных трагедиях Еврипида и являющаяся прямым выражением

его религиозного сомнения и скепсиса.

В оценку еврипидовского отношения к богам не вносит чего-либо принципи-

ально нового и многократно обсуждавшаяся исследователями трагедия

"Вакханки". Атмосфера дионисийского ритуала, с которой Еврипид мог ближе

соприкоснуться в полуварварской Македонии, чем живя в Афинах, произвела,

по-видимому, впечатление на поэта, отразившееся в этой трагедии. Однако

расстановка сил в "Вакханках" не отличается существенно от позиции

действующих лиц, например в "Ипполите", хотя столкновение противоборствующих

тенденций принимает в "Вакханках" значительно более острый характер. Ипполит

не выражает действием своего отношения к Афродите; старый слуга только

однажды мимоходом старается вразумить юношу, а Киприда не снисходит до

непосредственного спора с ним. В "Вакханках" сторону нового бога Диониса

принимают престарелый Кадм и сам прорицатель Тиресий, тщетно пытающиеся в

длинном споре привлечь на свою сторону Пенфея, который активно

противодействует неведомой религии; и сам Дионис - правда, под видом

лидийского пророка - вступает с Пенфеем в напряженный спор, стремясь разжечь

в нем любопытство и тем самым подтолкнуть его к гибели. Можно сказать, что