Еврейский миф в славянской культуре

Второй пример – особенности речи ряженых «евреев», которые «продают» и «покупают» невесту, в польском свадебном обряде: по наблюдениям О. Гольдберг-Мулькевич, это неправильное употребление падежных форм, смешение мягких [s], [c], [z], частое употребление частиц nu, ny (Goldberg-Mulkiewicz 1978: 51).

В словацких народных песнях и обрядовых играх польских пастухов фиксируется своеобразный звуковой прием, характеризующий речь «еврейских» персонажей, так называемое vajkanie, vejkanie (aj, vaj; vej-vej-vej). «Вейканье» может присутсвовать в тексте и как междометие, и как рефрен квазиидишских текстов, например:

Išli Židi cez Červené more
A postretili tam jedno t’eliatko
A tomu t’eliatku sa klaňali.
Ako? Nuz na moj’ pravdu takto:
Refr.: Alez vaj, junkez vaj, alez junkez
Vaj, vaj, vaj.
Alez vaj, junkez vaj, alez junkez
Vaj, vaj, vaj.

(Krekovicova 1999: 53).

Иногда персонажи, участвующие, например, в обрядовых играх, не отмечены сами по себе какими-либо этническими чертами, однако на их «чужеродность» может указывать контекст игры или реплики других участников. В качестве примера приведем одно из пасхальных развлечений, бытовавшее в Покутье, – девичью игру «Дед и баба». Девушки водят хоровод, при этом «баба» находится внутри круга, а «дед» снаружи. Танец сопровождается шуточной песней:

Chałam (czołem) bab, chałam gid.
Swaryli si za obdi,
Za hołowku czysnyku
Swarili so do smyrhu (zmierzchu).

(Kolberg DW 29: 160–161).

«Этнически окрашенное» приветствие «шолем» и упоминание чеснока придают персонажам характерные узнаваемые черты.

В одной из поздних записей украинского вертепа (1920-е гг.) нашел отражение распространенный в массовом сознании стереотип «хитрого» еврея, умеющего приспособиться в любой жизненной ситуации. На сцене появлялись «еврей» и «еврейка» и пели:

Жидiвка: Ой куди ж ти iдеш,
Куди шкандибаєш?
Жид: У райком за пайком,
Хiба ж ти не знаєш?

(Воропай 1993: 87).

4.6.2. «Еврей-благодетель»

Если пристально взглянуть на ту роль, которая отводится ряженым «евреям» в календарной и семейной обрядности, становится очевидно – перед нами явно мифологизированный персонаж, наделенный необычными способностями. «Необычность» обрядового образа «еврея», его связь с потусторонними силами подчеркивается белым или черным цветом маски или лица (в славянских народных верованиях эти цвета соотносятся с «тем светом» и его обитателями, см. СД 1: 154), «кривизной» маски (о кривизне как знаке причастности к миру нечистой силы см. СД 2: 674–675.), горбатостью фигуры (о горбатости как признаке, отмечающем принадлежность к демоническому миру см. СД 1: 521), хромотой (ср. общеевропейское представление о хромоте как признаке черта). Ряженые евреи часто ведут себя комически-кощунственно: например, в белорусском Полесье рассказывали, что во время святочных обходов «жид» в белой маске, с длинной конопляной бородой время от времени присаживался «оправляться» и подтирался бородой, чем и веселил публику (Верхние Жары Брагинского р-на Гомельской обл., ПА 1984, зап. А.А. Астахова). Обычно же «еврею» отводилась в святочных интермедиях роль торговца: «еврей» в белой кривой маске «торговал» у ряженого «деда» козу (Верхние Жары Брагинского р-на Гомельской обл., ПА 1984, зап. И.М. Тарчинец).

Столь насыщенному значимыми признаками персонажу в обрядах отводится важная роль. На Украине и в Польше ряженый «еврей» участвует в рождественских и карнавальных обходах с «козой» или «туронем», причем непосредственно сопровождает этот символ плодородия, танцует с ним, одновременно сам олицетворяя плодоносную силу, очень откровенно заигрывая с девушками (Czaja 1906: 43, 51).

В Польше во время рождественских обходов «геродов» ряженому «еврею» отводилась роль победителя Смерти; таким образом, он становился символическим дарителем жизни (Cała 1992: 124).

Из Чехии на масленицу можно было наблюдать следующие сцены: «В Врбчанах… мужчины и женщины ходят одетыми евреем и еврейкой, иногда и медведем. Они бегают по сельской площади, каждого окрикивают и заставляют всех нюхать табак, даже и детей, собирая за это булочки. Хозяйка срывает с медведя клочок гороховой соломы или лоскуточек с костюма еврея и кладет их под гусынь, чтобы они хорошо сидели» (Богатырев 1971a: 40). Этот пример ярко иллюстрирует представления о магических (продуцирующих) свойствах предметов, принадлежащих «чужим».