Эволюция: Триумф идеи

Бехе даже признает, что некоторые молекулы не кажутся специально придуманными, — и это делает его позицию еще более туманной. Гемоглобин — молекула, при помощи которой эритроциты переносят кислород, по структуре очень похожа на миоглобин — молекулу, которая запасает кислород в мышцах. Поэтому Бехе замечает, что гемоглобин — не лучший пример разумного замысла. «Характеристики гемоглобина можно получить при помощи довольно простой модификации характеристик миоглобина», — пишет он. Но сам миоглобин — уж его-то сложность, по словам Бехе, точно неуменьшаема, ведь Бехе не может представить себе, как такая молекула могла возникнуть естественным путем.

Признание доказанных фактов эволюции не помогает теории разумного замысла создавать проверяемые гипотезы. К примеру, если я скажу, что некая молекула неуменьшаемо сложна, а затем появятся данные о том, что она могла появиться при дупликации генов или в ходе какого-то иного процесса, я могу списать это на эволюцию и перенести акцент на предыдущую молекулу. Сам Бехе предпочитает максимально сместить разумный замысел в прошлое, к началу времен или по крайней мере к началу жизни на Земле. Он рассуждает о том, что первая клетка могла быть создана сразу целиком, с полным набором генов, которые позже были использованы в разных организмах. Разные виды организмов продолжали применять определенные гены, тогда как другие замирали.

«Такое представление оставляет без объяснения столь значительную долю молекулярной эволюции, что трудно даже придумать, с чего начать», — говорит Аллен Орр, биолог Университета Рочестера. Действительно, некоторые гены со временем затихают. К примеру, после случайной дупликации генов одна из копий начинает мутировать и мутирует до тех пор, пока не лишается способности продуцировать белок. Такие бесполезные гены известны как псевдогены. Но псевдогены в нашем генотипе, указывает Орр, всегда напоминают какие-то из работающих генов. Если бы Бехе был прав, то псевдогены нашей ДНК напоминали бы активные гены в клетках каких-то других, совершенно непохожих видов. Почему у нас нет псевдогенов, отвечающих за производство яда у гремучих змей или лепестков цветка? Почему у нас так много общих псевдогенов с шимпанзе?

Теория эволюции предлагает простое и понятное объяснение: дело в том, что эти псевдогены появились уже после того, как наши предки отделились от предков цветов и гремучих змей и начали развиваться отдельно. Со своей стороны, теория разумного замысла может лишь утверждать, что латентные гены не проявлялись просто потому, что так получилось. Как и предыдущие версии креационизма, разумный замысел представляет нам неизвестного творца, который всеми силами пытается заставить нас думать, что жизнь эволюционировала.

Теория разумного замысла не выдерживает критики, потому что уходит от главного вопроса, который ставит перед собой наука. «Если вы позволяете себе просто постулировать нечто достаточно сложное, чтобы разумно устроить Вселенную, значит, вы отказываетесь от прошлого, — говорит Ричард Докииз. — Вы просто позволяете себе принять без доказательств существование той самой вещи, которую мы пытаемся объяснить. Красота теории эволюции путем естественного отбора в том, что она начинает с простых вещей, а затем медленно и постепенно переходит к сложным, включая вещи достаточно сложные для того, чтобы придумывать другие вещи — иными словами, мозг. Если вы позволяете себе использовать идею замысла с самого начала, значит, вы отказываетесь от реального начала. По существу, вы не даете вообще никакого объяснения».

Пределы науки

Сторонники разумного замысла и более старых форм креационизма не могут выдвинуть ни одного эффективного научного аргумента, а потому прибегают к риторике. Они заявляют, к примеру, что эволюция — это на самом деле идеология, порожденная культом натурализма, в соответствии с которым Бог не играет никакой роли во Вселенной, и все события в ней происходят исключительно по естественным причинам. Дарвинисты «держатся за свой миф из личной корысти и страстного желания разделаться с Богом», — пишет Филлип Джонсон, профессор права и откровенный креационист. Джонсон утверждает, что биологи-эволюционисты отказываются рассматривать возможность сверхъестественного вмешательства в развитие Вселенной и слепы к слабым сторонам теории эволюции. В честном диспуте, где божественное вмешательство выступило бы как возможное объяснение истории жизни, креационизм, утверждает Джонсон, непременно победил бы.