Эвмесвиль

Я почти так же часто задерживаюсь на этой улице, как и на улице Сент-Оноре. Несколько раз я там стоял не на баррикадах, а междуними — например, в том знаменитом марте, после прозвучавшего перед дворцом рокового выстрела [384]; потом еще — в моменты окончания обеих великих войн между красным флагом и свастикой. Я был там, когда баррикада впервые приняла вид разделительной стены, и потом — когда стена эта была снесена. Я — при различных монархах и президентах — маршировал по этой улице к учебным плацам и потом обратно в казармы; я сопровождал танки, двигавшиеся от имперской канцелярии, — пока у моста Вайдендамер они не взлетели на воздух. Я поднимался и в тамошние мансарды — — — в северную рисовальную комнату Шадова [385], в студенческую каморку, где Фридрих Хильшер [386]размышлял о самовластии. Напротив размещалось кабаре «Бонбоньерка»; я там не раз вступал в беседу с дамами, прогуливающимися взад и вперед по тротуару.

Итак, на сей раз моей целью был винный погребок Гиппеля. Там в те годы собирался кружок мужчин, которые удостаивались некоторого внимания как со стороны образованной публики, так и со стороны полиции и были известны как «Свободные». Их причисляли к «крайне левым»; все они отличались развитым интеллектом, необузданностью духовных исканий и недовольством существующим порядком. В остальном они были чрезвычайно разными в своих взглядах и намерениях — взрывоопасный союз…

Общим у них было также знакомство с Гегелем; оно оставило шрамы или невралгические точки. Широкой известностью — как грозный критик Библии — пользовался Бруно Бауэр [387]: отстраненный от преподавания приват-доцент, который теперь занимался издательским делом вперемешку с торговлей сигарами. Он учился у Шлейермахера и ради него атаковал Штрауса и его «исторического Христа» [388]. Основанием для увольнения Бауэра послужил «Трубный глас страшного суда над Гегелем» [389]. Альтенштайн, покровитель Бауэра [390], отказал ему в поддержке из-за этого сочинения, поскольку Бауэр «слишком далеко ушел влево» — — — типичное ошибочное суждение министра, не способного верно оценить макросиноптическую ситуацию.

Как некогда в крестьянских войнах, так и теперь все распри так или иначе вертелись вокруг Евангелия. Представители теологического течения, предшествовавшего мартовской революции, занимались, среди прочего, тем, что определили и упрочили оплот свободы. «Свободные» же искали этот оплот в самой личности. Они считали, что благодаря развитию личностного «самосознания» свобода становится средоточием всякой деятельности. И что за свободу личности необходимо бороться по всем направлениям — против государства, церкви, либерализма, нарастающего социального движения. То есть против всего, что они относили к «массе», что, по их мнению, ограничивало и тормозило «абсолютную эмансипацию индивида».

*

Постоянным гостем у Гиппеля был Буль [391]— за исключением периодов, когда он сидел в тюрьме. Критичный ум; я просмотрел в луминаре немногочисленные номера издававшегося им журнала «Патриот». Видимо, ему первому удалось сформулировать мысль, что отвергать надо не какую бы то ни было форму государства, а саму его сущность. Прозрение, которого недостает анархистам; которое следует распространить и на капитал. Государственный капитализм еще опаснее частного, поскольку он непосредственно связывает себя с политической властью. Ускользнуть же от нее может только отдельный человек, но никак не союз. Это еще один подводный камень, из-за которого анархист терпит крушение. Вероятно, понимание всего этого и подвигло Бруно Бауэра провозгласить «беспринципность» идеалом «свободных» — прежде чем он снова обратился к своим историческим штудиям.

Маркс и Энгельс, которым позднее — правда, уже после смерти — довелось сыграть «всемирно-историческую роль», поначалу тоже усердно посещали винный погребок, где встречались «Свободные». Само собой, тамошняя атмосфера им вскоре разонравилась: ведь они хотели подчинить государство себе, а не упразднить его. Постепенно, но все более решительно «Свободные», в свою очередь, отмежевывались от них. Похоже, они прозорливо заподозрили в Марксе и Энгельсе провозвестников того, что сто лет спустя назовут «батарейным содержанием».

Антипатия оказалась взаимной; она нашла выражение, среди прочего, в памфлете, который эти Диоскуры опубликовали после своего отъезда из Берлина: «Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании» [392].