Эви хочет быть нормальной

– Всего четвертинку, – сказала Сара невозмутимым – не в пример моему! – голосом.

– Ладно, плевать, – бросила я, схватила мерзкий, пропахший тухлятиной сэндвич и, разорвав коробку, сунула его в рот.

– Вот умница! – одобрила Сара.

Я начала было жевать, но с набитым ртом это было не так-то просто. Просрочен на два дня, просрочен на два дня, ПРОСРОЧЕН НА ЦЕЛЫХ ДВА ДНЯ! Я закашлялась.

– Ну же, Эви, пожуй еще, а потом глотай.

Казалось, во рту нет ни капли слюны. Майонез был на удивление кислым. Я судорожно вздохнула. Яд-ядяд-яд-яд!!!!

– Ты, главное, жуй, жуй.

Я постаралась подумать о чем угодно, лишь бы не о том, что у меня во рту. Попыталась вообразить безмятежное озеро. Это не помогло, и тогда я начала представлять всех тех, кому сейчас хуже, чем мне. Тех, кто преодолевает настоящие трудности. Тяжелобольных. Одиноких. Бедных. Голодающих. Голодающий человек вмиг проглотил бы этот злосчастный сэндвич и был бы за него благодарен. И срок годности его ни капли не смутил бы. Потому что жизнь у него действительно тяжелая – не то что у меня, эгоистичной, потакающей своим слабостям, глупой, безвольной, замкнутой на себе дурочки. А между тем сэндвич так и оставался у меня во рту. Превратившись в липкое месиво, он приклеился к деснам и забился огромным комком под язык.

Просрочен на целых два дня. Мне представилось, как размножаются в куриной плоти бактерии, как плодятся микробы в соусе, как гниют листы салата. А ведь теперь это все во мне, в моем дурацком, слабом теле!

Нет. Не могу. Ни за что. Сколько я уже проглотила? Нет. Нет. НЕТ.

Я выплюнула месиво на стол. Прямо на коробочку с бумажными салфетками. Тяжело дыша, я срыгнула. На столешницу выскочил кусочек хлеба, застрявший было у меня в горле и весь покрытый слизью. Меня замутило, и я зажала руками рот. Держись, держись, держись. В этот момент я просто ненавидела Сару. Да что там – весь свет. Я схватила стакан и сделала большой глоток, думая прополоскать рот, но в итоге набрала чересчур много воды, и она потекла по подбородку. Одно неловкое движение – и стакан опрокинулся, а вода залила все кругом.

Задыхаясь, я рухнула на ковер. Я очень старалась дышать медленно и глубоко, но рыдания… рыдания встали в горле, перекрывая кислород.

– Эви! Эви! Тише, тише. Дыши, Эви!

Глаза полезли из орбит. Я отчетливо слышала свистящее, похожее на ослиный крик, дыхание. Это ведь я дышу! Но где же воздух? Казалось, я вот-вот отключусь. Кто-то схватил меня за руку. Сара.

– Слушай меня. Слушай мой голос. Давай вдохнем на счет три. Поехали, раз, два, три…

Я снова попыталась вдохнуть, но рыдания опять перекрыли трахею.

– Эви, не надо плакать. Послушай меня. Вдох на счет три. Раз, два, три…

Я полностью сконцентрировалась на ее голосе и сумела-таки сделать небольшой глоток кислорода.

– Вот умница! Выдох на счет пять. Раз, два, три, четыре…

Я продержалась до четырех, но новый приступ рыданий все испортил. Я закашлялась.

– Вдох на счет три… выдох на счет пять… вдох на счет три… выдох на счет пять… вдох на счет три… выдох на счет пять…

Уже совсем скоро мои рыдания стихли до едва различимого скулежа. Уже совсем скоро дыхание возобновилось. Уже совсем скоро я смогла подняться с ковра. Уже совсем скоро я встречусь с подругами за чашечкой кофе и сделаю вид, будто ничего этого и в помине не было.

Глава двадцать вторая

ПЕРЕД ВСТРЕЧЕЙ С ДЕВЧОНКАМИ я зашла домой переодеться. Весь свитер у меня был в пятнах, слезы разъели макияж, а челка растрепалась и пропиталась слезами.

Моля небеса о том, чтобы мамы не оказалось дома, я открыла дверь. Мама была администратором в небольшом агентстве недвижимости неподалеку, и я никак не могла разобраться в ее расписании – то она уходила на работу утром, то после обеда. В доме стояла тишина. Я решила, что ее нет, и робко зашла внутрь. Роуз тоже где-то пропадала. Слышно было только, как тикают у лестницы старинные напольные часы. В кои-то веки удача мне улыбнулась!

Я кинулась в ванную. В нос тут же ударил тошнотворный запах старого отбеливателя. Старательно выкашляв остатки сэндвича, я ушла к себе в комнату, легла на кровать и стала выискивать у себя симптомы болезни. Сказать по правде, иногда сложно понять, правда тебе плохо или это твоя мнительность дает о себе знать. Получается замкнутый – и довольно мучительный – круг. Я что-нибудь съедаю, начинаю переживать, что отравилась, из-за переживаний у меня выделяется адреналин, от которого трясутся руки и крутит живот. Из-за этого я, разумеется, начинаю думать, что действительно заболела, и мне становится еще страшнее – и симптомы, конечно же, только усугубляются. Снова и снова. Изо дня в день. Жизнь проходит мимо.