Евангелие лжецов (ЛП)

Я — нет, захотелось ответить тому. Я увидел тебя моим сердцем, и ты привел меня сюда, в это место непонятное мне.

Иехуда когда-то услышал: если раввины говорят тебе, что день это ночь, а ночь это день, поверь им. Он подумал, что мог однажды поверить в такое. И не знал он сейчас, когда был счастливее: тогда, когда мог, или сейчас, когда уже более не мог.

Иехуда попытался проглотить сказанное, как нильский крокодил заглатывал целиком ягненка. Но не смог. Некоторые вещи нельзя воспринять, как правильные, как бы ты ни щурился, глядя на них.

«Мы бы могли продать», не успокоился он, «и накормить бедных».

«Ты думаешь, что я буду с тобой очень долгое время?» спросил Иехошуа. «Когда Бог обратит в прах весь мир, кто-то вспомнит о том, что какое-то масло пролили здесь на землю?»

И Иехуда закачал головой.

И Иехошуа добавил: «Если не видишь ты, как я могу сделать, чтобы понял ты».

Он шел позади группы, когда вышли они из Бетании, притворившись усталым, и бормотал он сам с собой, и слова из его рта учащали сердцебиение.

Он сказал вслух неровностям желтых холмов и низким кустам: «Все может быть оправдано таким образом».

И вновь произнес. Другими словами: «Если мир придет к своему концу, то как узнаем мы, что правильно и что неправильно?»

Он подумал о многих вопросах, которых задал бы учителю. А если бы женщина выбросила ящик специй в океан ради Иехошуа? А если бы она порезала себя лезвиями, как делают моабиты? А если бы она принесла в жертву свое дитя? Сколько выброшенного богатства, себя, жизни потребовалось бы для того, чтобы воскликнул он: «Хватит! Слишком много!»

В своем сознании он вопрошал его: «Сколько понадобится тебе? Разве не получил ты уже достаточно почета и уважения?»

Не нашел он в себе сил высказать это вслух.

Той ночью он был молчалив.

Иехошуа сказал: «Мы покинули Бетанию, а вонь того аромата все еще в твоей голове, Иехуда».

А он подумал: как смеешь ты знать меня так хорошо? Как смеешь ты натравливать меня на самого себя?

Но ничего не ответил.

В те дни он вновь увиделся с Калидорусом. Тот собирался покинуть их лагерь, и его рабы крепили ящики к повозке и готовили мягкое сиденье для долгой дороги.

«Ну», спросил Калидорус, «как идут поиски путей переворачивания небес с землей?»

Иехуда сказал: «Люди, кто предсказывают будущее по брошенным костям, говорят, что Иехошуа станет царем до Нового Года».

Калидорус полуулыбнулся.

«Станет он хорошим правителем, как ты думаешь? Установит надлежащие налоги и успешно проведет торговые переговоры с Римом, и поведет свои войска на север, чтобы защититься от нападений?»

Иехуда покачал головой.

«Человек, за кем пошел я, не хотел стать царем».

«Ты знаешь, я верю, что то же самое сказал Кесарь, когда взял власть. Кажется, это происходит с каждым. В это время особой необходимости, говорят они, я должен взять больше власти, чем обычно, и она будет возвращена людям в свое время. Каким-то образом, это время всегда остается временем особой необходимости. Черезвычайно удивительно, какой соблазнительной может оказаться корона».

Иехуда хмуро посмотрел на него. Калидорус был богатым римлянином, а потому — более могущественным, чем кто-либо из всех знакомых Иехуды.

«Почему ты здесь, Калидорус? Здесь, в Иудее, я хочу сказать. Зачем здесь?»

Калидорус пожал плечами. «Мне нравится климат. Из-за осенних дождей в Риме взвоешь. Большинство моей торговли идет отсюда. Бывают интересные люди, А Рим не…» Он замолчал, сжав губы. «Мне бы хотелось говорить то, что я думаю, Иехуда. Когда-то это было основанием для создания Рима, как говорят, а теперь каждого противостоящего Кесарю шпионы быстро находят „замышляющим измену“ и, как становится очевидным», он засмеялся, «наши поэты удаляются в ссылку за дерзкие стихи. Я могу говорить здесь более открыто, чем я смог бы в Риме. Здесь я никому не угрожаю».

Иехуда заморгал глазами.

«Даже римский гражданин? Даже ты должен считаться с этим?»

«Даже я, Иехуда, являюсь подданым Тибериуса Кесаря, человека со всей возможной властью в мире, и у которого нет никакой идеи, на что потратить ее».

«А если ты замыслишь заговор против него», спросил неожиданно смело Иехуда, «ты смог бы пойти на такое?»

Калидорус резко взглянул на него.

«Никому нельзя говорить, что он — бог, пока он жив», наконец произнес он. «Не помогает доброму мышлению».

Теперь он понимает, что изменилось его сознание. Он поставил себя выше других, потому что никогда не садился в круг, прося о благословении, горя желанием сесть по правую руку учителя. Но замечал он то, кто сидел где. Его глаза постоянно искали тех, на кого устремлялись благосклонные взгляды, кого тут же выделял своим одобрением.

Он попытался вновь, вечером, когда другие заснули. Он всегда спал некрепко и недолго. Иехошуа, похоже, совсем не спал в те дни. Он нашел его, сидящим у раскаленных углей костра: раздувал их и возвращал их к жизни, зажигая прут от прута, передавая веткой к ветке.

Он попросил: «Объясни мне».

Иехошуа пожал плечами. «Сосуд уже был разбит. Что бы я смог сделать? Лишь пристыдить ее».

«Ты мог бы остановить ее».

«Возможно».