Эва, дочь трактирщика

— Особенно хорошо, что вас не тошнило и ноги не заплетались.

— Ноги не заплетались, — с готовностью подтвердила Гриди, и муж сурово на нее глянул: не лезь, мол, не мешай.

— Потеря памяти – это, конечно, плохо, но я не вижу опасных симптомов. Я бы посоветовал вам спать полусидя первое время, и если вдруг начнутся головокружения и дрожь в руках, сразу шлите за мной. Иногда кажется, что человек цел-целехонек, а потом…

— Что потом? — воскликнула Гриди и подорвалась к гостю. — Что будет с моей девочкой?

Брокк покраснел со стыда: жену он любит, но, право, иногда она ведет себя точно как ее родня-деревенщины!

— Не бойтесь, девица у вас крепкая, — заверил лекарь, хотя сидящая перед ним пациентка по возрасту скорее женщина. — Но голова есть голова, и если по ней крепко ударить, может быть всякое.

— А-а-ах! — Гриди начала заваливаться набок, и сразу трое – Ева, Брокк и лекарь – кинулись ее удерживать.

В итоге женщину перехватил Брокк, взял на руки да отнес на супружескую кровать – большую, красивую, с балдахином, как в домах каэров. Эту кровать, собственно, и заказал каэр Морк для своего загородного дома, но в итоге кровать не одобрила его супруга и широким жестом продала с хорошей скидкой Брокку, который в то лето служил у них поваром.

Гриди пришла в себе еще до того, как ее уложили, так что нюхательные соли не понадобились. Игнорируя все приличия, она схватила склонившегося над ней лекаря за руку, подтянулась к нему и проговорила:

— Не скрывайте, скажите правду! Что станет с нашей Эвой?

— Ничего с ней не станет, — ответил растерянно молодой человек.

— Она умрет?!

— Жена! — рявкнул Брокк.

— Никто не умрет, — сказал лекарь, чтобы успокоить излишне впечатлительную женщину. — Но если вдруг что – шлите за мной в любое время.

— В любое время? — слабо уточнила Гриди и отпустила руку лекаря. Найдя взглядом дочь, она произнесла трагически: — Богиня Мира тебя испытывает, Эва, посылая трудности и даже смерть. Но если ты станешь жрицей, то будешь лучшей. Лучшей!

Брокк закатил глаза и отвел лекаря в сторонку.

— Что скажете? Правда у моей Эвы голова крепкая или так… прохудилась все-таки?

— Прохудилась, чего уж там, — признал шепотом молодой человек. — А чего вы хотели, Брокк? Такой удар… Да и остальное…

— Что остальное?

— Она у вас много работает? Это видно – руки перетружены, да и худая слишком. Пусть отлежится, и кормите ее хорошенько – мясо, масло, молоко. Вина тоже давайте.

— Мы кормим! — с тихим отчаяниям сказал Брокк. — Так ведь отказывается! Возьмет краюшку хлеба, глотнет молока да уходит на весь день.

— Откормить! У женщины должен быть хоть какой-то жирок.

— Откормим!

Они переговорили еще, Брокк заплатил, и лекарь, повернувшись к Еве, сказал:

— Вам нужен покой и хорошее питание, девушка. Отдыхайте, и память к вам скорее вернется.

Ева решила не упускать шанса и задала профессионалу интересующий вопрос:

— Скажите, а что можно сделать со шрамами? Как можно их сгладить?

Тут уж не только Гриди, но и сам Брокк оторопел, да и молодой лекарь почему-то смутился. Взгляд у девицы какой-то не девический, но и от жреческого далек… Удивляясь, чего это он засмущался перед ней, мужчина уточнил:

— Шрамы свежие или застарелые?

— Старые и крупные. — Не смущаясь, Ева слегка оттянула ворот рубашки, показав молодому человеку начало выпуклой линии на плече.

— Это… — он растерялся еще больше, но ему хватило ума и тактичности не спрашивать о происхождении столь уродливой отметины. — Такое сложно исправить, но если регулярно делать примочки из яблочного уксуса, разведенного водой, то шрам немного сгладится со временем.

— В каких пропорциях разводить?

— Один к трем.

— Что еще посоветуете?

— Есть такое растение заморское – алоэ. Его можно купить в лавке аптекаря, что близ порта.

— Алоэ знаю, — кивнула Ева и, заметив ошарашенные взгляды родителей, пояснила: — В храме, наверное, от жриц узнала.

— Да, жрицы – наши главные конкуренты, — пошутил лекарь, снова бросив взгляд на плечо девушки; шрам она уже прикрыла снова. — Мякотку прямо на шрам и держать минут пятнадцать. И тоже регулярно.

— Спасибо.

Лекарь кивнул, пожелал девице скорейшего выздоровления и вышел из комнаты. Брокк пошел за ним, а Гриди осталась в кровати; теперь она была не столько испугана, сколько озадачена.

Эва показала постороннему мужчине свои шрамы! Просто так показала, легко, без малейших сомнений! Как такое возможно, если она даже от нее, от матери родной, шрамы скрывала, как могла, смущалась чуть ли не до слез?

Ева поняла, что дала лишка со своим «оголением», но не так-то просто враз перестроиться из жительницы крупного российского города в околосредневековую горожанку. Да и откуда ей знать, как должны вести себя незамужние девицы, живущие под опекой родителей в этом мире? Ливви вон наглеет и кусается, и никаких серьезных наказаний.

— Мне хочется вылечиться, мама, — сказала Ева. — Избавиться от всех шрамов.

И чувствительная Гриди, услышав «мама», снова расплакалась. Ева подошла к женщине и обняла ее покровительственно; каждый ее взгляд, каждое движение и теперь уже каждое слово выдавали, что она вовсе не Эва…